— И мы переходим на военные рельсы.
— Так говорит Маршалл.
Он наклоняется вперед, упирается локтями в колени и трет лицо обеими руками.
— Плохо, Седьмой. Мы не готовы к наземной войне с технологически развитым видом разумных существ. Нас всего сто восемьдесят.
— Сто семьдесят шесть. Пятерых мы потеряли, и один добавился — ты.
Восьмой хмуро смотрит на меня исподлобья:
— Неважно. Нам следовало выяснить обстановку до спуска колонистов на планету.
Он имеет в виду, что мы могли уничтожить ползунов бомбардировками с орбиты. Заранее устроить геноцид, прежде чем подвергать себя опасности.
Мне приходиться напомнить себе, что Восьмой — это я, только младше сознанием на шесть недель. Тогда почему меня так ужасают его слова? Неужели ползуны настолько задурили мне голову?
— Это тоже неважно, — отвечаю я. — Раньше мы не знали, а теперь уже слишком поздно что-то предпринимать.
Он откидывается назад и скрещивает руки на груди.
— Ой ли?
Ну вот и все, приехали. Может, и не поздно. Как я уже говорил, Маршалл имеет в своем распоряжении всю мощь двигателя звездолета. Возможно, у нас больше нет преимущества удаленного нахождения на орбите, зато нам все еще доступно безумное количество энергии.
— В общем, как бы ни повернулось дело, — говорю я, — нас здесь все равно уже не будет, так что и волноваться не о чем.
— Не знаю, не знаю, — замечает Восьмой. — Он ведь нас еще не убил, верно?
Я снова ложусь на кровать, закидываю руки за голову и закрываю глаза.
— Не переживай, брат. Скорее всего, отсрочка временная.
По непонятной причине, дожидаясь в тюремной камере решения командора и надеясь, что, если дело дойдет до рециклера, у Маршалла по крайней мере хватит порядочности сначала убить меня, я ловлю себя на мыслях о Шестом.
Как вы уже знаете, я не помню всех своих смертей. Четвертый отказался выгружать сознание перед смертью, а про бытность Вторым я вообще не помню. Но точно знаю, что случилось с обоими. Я смотрел записи их кончины с камер видеонаблюдения. Честно говоря, до сих пор не уверен, что хуже: помнить собственную смерть или смотреть ее на видео. А вот Шестой… Мне казалось, я знаю, как он погиб. Берто сказал, что Шестого разорвали ползуны.
Берто также сказал, что меня самого разорвали ползуны.
И со всей очевидностью продемонстрировал, что в любых вопросах, касающихся меня и моей смерти, ему доверять нельзя.
И теперь мне интересно: а Шестого он тоже бросил в туннелях? Просто, в отличие от меня, бедолаге так и не удалось выбраться наружу? Если мне когда-нибудь снова представится шанс увидеть Берто, я выжму из него правду.
Даже если сам после этого сдохну.
Я все еще думаю о Берто, когда перед окуляром открывается окно чата.
<Микки-8>: П… нима… яс… о?
Я поворачиваю голову, чтобы посмотреть на Восьмого.
— Хорош уже, — говорит он. — Опять ты за свое?
<Микки-8>: Пр… ем? Пони… те?
Я сажусь.
— Что ты делаешь, Восьмой?
— Я? Это ты что делаешь! Что за тарабарщина?
Я качаю головой:
— Это не я. Я думал, ты текстишь во сне.
На лице у него вместо раздражения проступает конфуз.
— А такое бывает? Все равно как говорить во сне?
— Почему бы и нет?
<Микки-8>: По… им… те? Сл… те?
Моргнув, я закрываю окно.
— Если это не ты и не я, то кто?
Восьмой пожимает плечами:
— Видимо, какой-то глюк. В системе не предусмотрены два пользователя с одинаковыми никами. Может, сеть пытается объединить наши адреса.
— Ой, перестань, — бросаю я, — не выдумывай. Ты знаешь о сети не больше моего, а я понятия не имею, насколько правдоподобна такая ситуация.
— Вот что я тебе скажу, — говорит Восьмой. — Если Маршалл сбросит тебя в трупосборник, а меня еще на некоторое время оставит в живых — ну а вдруг? — я понаблюдаю, будут ли по-прежнему поступать эти псевдосообщения. Получится интересный эксперимент.
Я вздыхаю.
— Спасибо, Восьмой. Ты настоящий друг.
К этому времени у вас могло сложиться впечатление, что все ранее предпринятые попытки основать колонии с треском проваливались. Конечно, это далеко не так. Я заостряю внимание на неудачах только потому, что голова у меня была забита исключительно ими с того самого момента, как мы вывели корабль на орбиту Нифльхейма. Однако попыток, увенчавшихся оглушительным успехом, было в тысячу раз больше. Взять, к примеру, хотя бы мир Бергена.
Когда прибыл первый колониальный корабль, мир Бергена был покрыт джунглями от полюса до полюса. На планете было два континента, огромный и поменьше, раскинувшихся в обе стороны от экватора к полюсам и омываемых теплыми голубыми океанами. Еще там были целая куча маленьких, заросших зеленью островов, богатая кислородом и углекислым газом атмосфера и биосфера, которую иначе как буйной не назовешь. Там не водились ни разумные существа, ни угрожающе крупные хищники, но животные были быстрыми, сильными и агрессивными, деревья умели передвигаться и питались плотью, а микроорганизмы оказались ужасно адаптивными, заразными и вездесущими.