Вена свете только одна!20 Вот все знай повторяют: свобода, свобода и свобода! А что, собственно, такое свобода? Величайшая глупость! Свобода-это когда человек может пойти в любой кабак. И туда, где он завсегдатай, и туда, где не завсегдатай. Ну хорошо: свобода это приятно. Но чем хуже, если кабак сам приходит к человеку? А ведь может прийти!
Акли вынул из кармана один золотой и положил его на ладонь старого болтуна.
- Всегда к вашим услугам, сударь! - подобострастно согнувшись в поклоне изъявил свою покорность Шмидт.
- Пока мне ничего, не нужно. Или, пожалуй, одно: хочу знать, за что меня сюда упрятали?
- Вот этого-то как раз я и не знаю, сударь. Наверное чем-то прогневали императора? Нашего добрейшего Францика. Ах, какой это божественный человек!
- Вы знаете его?
- Еще бы. Со дня рождения. Я, как раз был в театре, сударь, в тот самый вечер-тогда я служил камердинером при графине Траутмансдорф. Стою в глубине ложи, держу на руке ее пальто, а в это время ее величество, наша дорогая Мария-Терезия, бабушка нынешнего императора, прямо во время представления выглядывает из своей ложи и сообщает публике:
Der Poldl hat an'Buam und grad am Binddag, am mein'Hochzeitsfag'21. Н-да, папаша Шмидт многое знает, может быть даже и больше, чем следовало бы.
- Чего стоят все ваши знания, если вы все равно не знаете, за что меня арестовали.
Папаша Шмидт небрежно помахал рукой.
- Такие вещи рано или поздно сами выясняются. Вот увидите - и это тоже выяснится. Только терпение и выше голову! А сейчас прошу вас проследовать вот сюда. Здесь, правда, уже есть один господин. Можно сказать веселый малый. Когда его часа полтора назад привезли, он был в крепком подпитии. А что удивительного? Вена - это город выпивох, весельчаков, шутников и похмелий. Не скажу ничего за воспитание данного господина. Костюмчик у него конечно - того. Но в остальных-то камерах людишки еще ниже рангом сидят. Что поделаешь - бедняк шилом бреется!
Видит бог - лучшего общества предложить вам не могу. В данный момент как на зло ни одного архиепископа. Они у нас в редкость. Скажу даже - мне еще ни один не попадался. Но если бы был, обязательно поместил бы вас к нему. Или если привезут какого - помещу сюда, к вам.- Кто знает, кого еще бог пошлет?
С этими прибаутками папаша Шмидт втиснул новичка в камеру, заверив его, что перед ужином он еще наведается за распоряжениями, а до тех пор может прислать ему губную гармонику, если господин желает поразвлечься!
- Нет, спасибо, не желаю.
- А зря. Гармоника - вещица веселая. Но как будет угодно. Пока, сударь!
Тюремщик захлопнул за ним дверь камеры. Со скрипом повернулся ключ в замке, и Акли стал арестантом.
В камере царил полумрак. Особенно он ощущался после яркого солнечного света, которым была залита эта часть тюремного здания снаружи. В первые мгновения вообще едва можно было различать предметы, но мало-помалу их очертания начинали проступать из полумглы: несколько мешков, набитых соломой, стол с кувшинами воды на нем. Единственным источником света было окошко под потолком с мутными стеклами. И удручающая тишина. Если бы ее не нарушал однообразный звук, как будто где-то что-то пилили. Но это только так показалось Акли вначале; просто на самых дальних нарах лежал и храпел мужчина. В потемках Акли споткнулся о табуретку и в сердцах отшвырнул в сторону. От ее громыхания спящий проснулся.
- Ну что там еще?- спросонья хриплым голосом рявкнул он, поднял из угла камеры огромную голову и вперил в новичка пару горящих в сумраке глаз.
- Извините, сударь, что я осмелился, не будучи знакомым, обеспокоить вас, но заверяю, что прибыл сюда не по собственной воле.
- Черт побери! - вдруг завопил тот, спрыгивая с нар.- Что я вижу? Господин Акли!
Акли даже попятился от неожиданности.
- Как, это вы, господин барон? Ну и ну!
- А разве вы не ко мне?- удивился барон Сепеши, потому, что действительно это был он.
- Не совсем,- просто отвечал Акли.
- Тогда каким ветром вас?..
- Обычным. Полицейские доставили,
- Доставили? Вас. Но за что?
- Если бы я знал! А вы - почему здесь, барон?
- О, для меня это привычное дело. Выйдя от пас, из Бурга, поехал в парк Пратер, пообедал в "Синем слоне". Настроение было премерзкое. Цыгане играли добрые венгерские песни, я тоже хотел заказать свою любимую, насвистал даже цыгану ее начало, но он и ухом не повел. Тогда я швыряю ему сотенную. Цыган запиликал. Но не успел он сыграть мне к половины, как появляется полицейский и волочит меня сюда. Все допытывался, кого я убил за эту сотенную.