После двух путешествий по Малакке Миклухо-Маклай стал предусмотрительным. Нельзя вооружать колонизаторов знанием той или иной малоисследованной страны. За его записками охотятся, ловят каждое неосторожно брошенное слово. Будь нем, Маклай! К чему слава, успех, если они покупаются ценой предательства друзей? Слово Маклая одно, и он никогда не изменит своему слову. География никогда не была пассивной, созерцательной наукой. Она служила компасом прежде всего торгашам и завоевателям всех мастей. География — это кровь и пот человечества, звон мечей и грохот пушек.
Александру Мещерскому он написал: «Размышления о судьбе туземцев, с которыми я так сблизился, часто являлись сами собой, и прямым следствием их был вопрос, окажу ли я туземцам услугу, облегчив моим знанием страны, обычаев и языка доступ европейцев в эту страну. Чем более я обдумывал подобный шаг, тем более склонялся я к отрицательному ответу. Я ставил вопрос иногда обратный. Рассматривая вторжение белых как неизбежную необходимость в будущем, я снова спрашивал себя: кому помочь, дать преимущество, миссионерам или тредорам? Ответ снова выпадал — ни тем, ни другим, так как первые, к сожалению, нередко занимаются под маской деятельностью последних и подготавливают путь вторым. Я решил поэтому положительно ничем, ни прямо, ни косвенным путем, не способствовать водворению сношений между белыми и папуасами».
И в самом деле, никогда еще не размышлял он так много о судьбах народов, как теперь. Он или сидел на песчаном берегу и задумчиво глядел в морскую даль, или же в окружении папуасов неторопливо брел по горной тропе, не замечая ничего вокруг.
Мысли приходили разные. Некоторые нашли отражение в его письмах. Зоркий глаз Маклая видел сквозь пелену времени то, чего не замечал пока никто. Анатомируя расистские теорийки буржуазных ученых, своих современников, он беспощадно вскрывал подоплеку всех этих «теорий», доводил их до логического конца.
Еще целая историческая эпоха отделяет Миклухо-Маклая от той мрачной поры, когда начнется разгул фашизма в Европе, но Маклай предвидит и предупреждает…
Он пишет:
«Возражения подобные: темные расы, как более низшие и слабые, должны исчезнуть, дать место белой разновидности, высшей и более, сильной, мне кажется, требуют еще многих и многих доказательств. Допустив это положение и проповедуя истребление темных рас оружием и болезнями, логично идти далее и предложить отобрать между особями для истребления у белой расы всех неподходящих к принятому идеалу представителей единственно избранной белой расы. Логично не отступать перед дальнейшим выводом и признать ненужными и даже вредными всякие-больницы, приюты, богадельни, ратовать за закон, что всякий новорожденный, не дотянувшись до принятой длины и веса, должен быть отстранен…»
И разве не так поступали германские нацисты с теми, кто не подходил к их идеалу «избранной белой расы»? Это они ввели в практику массовое уничтожение, придумали новую расовую диагностику, превращающую всякого фашистского громилу в «нордического человека», это они зажгли печи Майданека и Освенцима и залили Европу кровью десятков миллионов людей…
Маклай далеко видел.
Так почему же этот прозорливый человек не мог сразу понять, что его попытка создать Папуасский союз, сплотить в единое политическое целое людей каменного века, обречена с самого начала на неудачу? Чтобы уяснить эту истину, ему потребовалось семнадцать месяцев. И все-таки в конце концов он понял… Прежде всего: туземцы залива Астролябии, упрямо считавшие себя единственными обитателями на земле, долго не могли взять в толк, откуда им угрожает опасность. Только единственный раз за всю историю своего существования они были встревожены не на шутку — это когда у побережья появился русский корвет. «Витязь» был первым кораблем, который они видели. Когда жители побережья заметили дым в море, у них явилась мысль, что пришел конец света. Мужчины поспешили перебить массу свиней и собак с целью умилостивить жертвой великий дух, а также и с намерением поесть получше перед гибелью. Много народу убежало в горы, другие стали поспешно копать себе могилы, а некоторые даже ложились в них. Но когда папуасы узнали, что прибыли белокожие люди, то обрадовались, так как полагали, что это вернулся к ним их великий белый предок Ротей. Когда же раздались пушечные выстрелы, туземцы пришли в ужас и решили, что их посетил не Ротей, а Бука («сам злой»). Однако русские не причинили им никакого вреда, и папуасы успокоились.
Теперь Маклай толковал с предполагаемом нашествии белых людей. Такие же белые люди, как и Маклай, с такими же волосами и в такой же одежде прибудут сюда на таких же кораблях, на каких приезжал он, но, очень вероятно, это будут совсем другие люди, очень злые, во много раз страшнее, чем Бука.
Добродушные дети природы, папуасы не могли понять, почему белые люди не похожи друг на друга. Туземцы боялись «онимов» — колдовства, боялись «тангрин» — землетрясений, но они перестали бояться белых людей, которые до сего времени обходились с ними ласково, дарили железные топоры, пилы и ножи. Кроме того, в случае нужды тамо-боро-боро Маклай всегда сумеет защитить их…
А сам тамо-боро-боро на каждом шагу с горечью убеждался, что разрозненные, изолированные друг от друга и ведущие беспрерывные войны первобытные общины объединить не представляется возможным. Им двигало лишь страстное желание спасти папуасов от уничтожения. Но реальная основа для создания Папуасского союза отсутствовала. Слишком уж на низкой ступени развития находились жители берега Маклая!
Авторитет русского ученого здесь был велик. Лишь силой своего авторитета ему удалось предотвратить готовившееся большое военное столкновение между жителями побережья и горцами. Весть о том, что Маклай говорит: «Войны не должно быть», — мигом облетела все деревни. Заядлые драчуны смирились. Но надолго ли? Маклай запретил войну, наложил на нее табу. Никто не посмел нарушить запрет. А что будет, когда тамо-боро-боро уедет?
Память о Маклае на побережье была священна. В одной деревне ему показали обломок суковатой палки.
— Это палка Маклая, которую Маклай сломал давно-давно, по дороге из Гарагаси в Мале, — пояснил один из папуасов.
В другом месте Николай Николаевич увидел бережно хранимые туземцами изорванные перчатки, которые он когда-то выбросил. Пустые консервные банки вывешивались в папуасских хижинах — это был знак того, что Маклай посетил такой-то дом.
О Маклае знали даже в самой отдаленной деревне Телят. Здесь Николай Николаевич встретил древнего совершенно седого старца.
— Видел ли ты когда-нибудь белых людей? — спросил ученый.
— Нет. Никогда не видел. Но я знаю Маклая… — последовал ответ. — Он большой-большой, выше всех. Он убивает врага одним взглядом. Он прилетел с Луны. Пришел Маклай и дал нам железные топоры и ножи. Маклай говорил: «О люди Били-Били, Бонгу, Горенду, идите с моими ножами, с моими топорами, которые я вам дал, на плантации и обрабатывайте поля, работайте и ешьте; ваши каменные топоры не острые, они тупы. Бросьте их в лес, они плохие, не годятся, они тупы». Так говорил Маклай… Я стар, и глаза мои плохо видят, но уши мои открыты для слов Маклая.
— Я — Маклай и пришел к тебе!
Старик не поверил. И, только ощупав одежду ученого, догадался, что сам каарам-тамо пожаловал в гости. Щедро одарив старика, Николай Николаевич направился к пироге. Очень долго уговаривал он Каина отправиться дальше вдоль побережья. Ни два топора, ни целый набор ножей, ни красный коленкор (невиданное богатство!) не произвели на папуаса никакого впечатления.
— Дальше нельзя! — отвечал он твердо. — Убьют. Маклай один, а людей там много…
Каин охранял тамо-боро-боро, так как не верил в легенды о бессмертии последнего. Маклай был таким же смертным, как Туй, Каин, Саул. Он так же переносил болезни, так же голодал и так же испытывал жажду, как все люди. Но Маклай был защитником темнокожих, и его следовало беречь. Эту обязанность Каин добровольно взял на себя. Природный ум Каина выделял его среди соплеменников. Он лучше других понял, какая опасность угрожает побережью.