Находясь в сердце Австралии, он помешал австралийскому правительству аннексировать берег Маклая. Когда же Англия объявила об аннексии южной и северо-восточной части Новой Гвинеи (включая берег Маклая), он обратился к германскому правительству, и Англия вынуждена была отказаться от своих притязаний.
Узнав, что американец Мак-Ивер намеревается захватить берег Маклая и уже обещал каждому «акционеру-колонисту» по тысяче акров земли, Маклай обращается за помощью к правительству Англии, и американцам пришлось отложить разбойную экспедицию. Он обращался и к русскому правительству с запросом: не предполагает ли русское правительство заручиться занятием острова или порта в Тихом океане ввиду той стремительности, с которой другие морские державы захватывают там незанятые еще земли? Ему, подобно Архимеду, нужна была точка опоры. Он сознавал, что только личного авторитета, увы, недостаточно, чтобы сдержать бешеный натиск экспансии. Он предлагал русскому правительству признать самостоятельность берега Маклая, принять этот берег под свое покровительство и, возможно, даже учредить военно-морскую станцию в одном из портов. Однако предложения эти были встречены с полнейшим равнодушием. «Какое нам дело до Океании?…» — рассуждали правительственные чиновники. И только русско-японская война 1904 — 1905 годов показала, насколько прозорлив был Маклай. Еще в 1878 году он, получив отказ русского правительства, с горечью писал: «Причина отрицательного решения высшей инстанции была «отдаленность страны и отсутствие в ней связи с русскими интересами». Замечу на это, что «отдаленных» стран уже теперь почти не существует, а тем более в будущем; что, кроме русских, есть еще общечеловеческие интересы…»
Точку опоры в Океании так и не удалось обрести. Тогда Миклухо-Маклай решил покинуть Сидней и поселиться вместе с семьей на берегу Новой Гвинеи. Он стал лихорадочно готовиться к отъезду. Он решил вызвать в Сидней брата Михаила, чтобы затем вместе с ним уехать на Новую Гвинею. «Мне твоя помощь нужна, — написал он ему в марте 1884 года. — Можешь ли приехать сюда, на пути на берег Маклая, к июлю месяцу?» Он торопил Михаила и Раковича: «Перевезу всех вас на берег Маклая…»
Но было уже поздно. Нашелся человек, который опередил Николая Николаевича и без всяких на то прав и оснований объявил берег Маклая своей собственностью. Этим человеком был Отто Финш. Пробыв всего несколько часов в бухте Астролябии, он заявил, что весь северо-восточный берег отныне принадлежит Германии и будет именоваться «Землей императора Вильгельма». Бисмарк утвердил аннексию. Над талем Маклая был поднят германский флаг. Медную доску, прибитую к дереву моряками «Изумруда», сняли.
Более наглого по откровенности акта грабежа и произвола невозможно было придумать. Бессовестный немец, презрев все на свете, беззастенчиво наложил хищную лапу на берег, которому Николай Николаевич отдал лучшие годы жизни. Мало того, Финш сразу же после смерти Маклая выпустил толстенную книгу, где без зазрения совести использовал все сведения о Новой Гвинее, полученные от русского ученого. Многолетние труды Миклухо-Маклая он выдал за свои и лицемерно отметил кое-какие заслуги Миклухо-Маклая в приобщении «дикарей» к «цивилизации». «Никогда бы я не поверил, — писал он, — что те немногие слова, которые я выучил во время моего сибирского путешествия, могут мне пригодиться среди так называемых дикарей на Новой Гвинее, но это было так! «Глеба» (хлеб), «тапорр», «скирау» (секира), «ножа» (нож) были здесь постоянно повторяющимися словами в языке папуасов».
Удар сразил Николая Николаевича. Несколько дней он провалялся в белой горячке. Затем послал известную телеграмму Бисмарку:
«Туземцы берега Маклая отвергают германскую аннексию.
Маклай»
Александру III в тот же день он написал: «Прошу о даровании туземцам берега Маклая российского покровительства, признав его независимым… во имя человеколюбия и справедливости, чтобы воспротивиться распространению на островах Тихого океана людокрадства, рабства и самой бессовестной эксплуатации туземцев…»
Но это был глас вопиющего в пустыне. Ни Англия, ни Россия, ни Австралия не пожелали оспаривать у Бисмарка право на берег Маклая. Николай Николаевич, не жалея ни времени, ни сил, писал во все концы планеты, ко всем политическим деятелям, а над ним лишь потешались. Наконец ему было официально указано, что по всем вопросам, касающимся берега Маклая, он должен обращаться лишь к Бисмарку и не беспокоить правительства других государств и что все его письма Гладстону, Дерби, Вильсону переданы в германское министерство иностранных дел.
От Маклая требовали, чтобы он сложил оружие, отказался от политической борьбы и занимался бы лишь «чистой» наукой.
— Я обещал папуасам помочь и не отступлюсь! — заявил он. И не отступился.
Бросил научные занятия, оставил семью и поспешил в Россию. Разрушив все преграды, он пробился к Александру III, отдыхавшему в Ливадии. Он изложил царю свой план основания русской колонии на берегу Маклая или же на одном из островов Тихого океана. Александр III слушал рассеянно.
— Значит, по-твоему получается, что колонисты будут обрабатывать землю сообща?… — спросил он настороженно. — А ты знаешь, как это называется? Heт, Миклуха, уволь меня от такой затеи. И, кроме того, где ты намереваешься взять денег на переселенцев?
Вот тебя и твои коллекции я могу устроить… на царский поезд! А устраивать твоих колонистов не берусь…
— Я писал великому князю Алексею Александровичу, какие преимущества получил бы русский тихоокеанский флот, располагая базами в таком важном географическом пункте на рубеже Индии и Австралии…
— Ты дипломат, Миклуха. Но меня на мякине не проведешь… Ссориться с Бисмарком из-за каких-то там папуанцев я не собираюсь.
Миклухо-Маклай понял, что на поддержку царя рассчитывать не приходится. И в эту минуту ему припомнился вопрос Михаила: «А тебе никогда не хотелось всадить пулю в медный царский лоб?…»
И тогда Маклай решил обратиться за поддержкой к народу. В газете «Новости» и в других газетах появились объявления: известный путешественник Н.Н. Миклухо-Маклай собирает всех желающих поселиться на берегу Маклая и на островах Тихого океана. Это было в мае 1886 года. Сам Николай Николаевич меньше всего рассчитывал на полный успех предприятия: «Ну, откликнется десяток энтузиастов — на том дело и кончится. Но все же будет положено начало, найдена «точка опоры»…»
Но произошло то, на что даже в самых пылких мечтах он не смел надеяться: Россия всколыхнулась!
К 25 июня подали заявления сто шестьдесят желающих; через два дня их было уже двести двадцать, а к сентябрю — свыше двух тысяч! Народ валом валил на Тележную, 18, где остановился путешественник. Тут были и мужчины и женщины, и молодые и старики, и крестьяне и мастеровые, и даже попы и военные. Николай Николаевич успел подыскать на первый случай шхуну водоизмещением девяносто тонн. Шхуна требовала большого ремонта, и путешественник просил морское министерство взять ее ремонт на себя.
Проектом заинтересовались видные журналисты и общественные деятели. Поговаривали, что сам Лев Толстой справлялся о Маклае.
С утра до поздней ночи принимал Николай Николаевич посетителей, часами беседовал с ними, рассказывал, с какими трудностями придется столкнуться колонистам. Не запугивал, но и не успокаивал, не сулил райские кущи и кисельные берега. Он очень тщательно подходил к отбору будущих переселенцев. Лодырей и алкоголиков безжалостно выпроваживал. У него были свои идеалы, а идеалами он не мог поступиться: безделье, барство, спиртные напитки начисто изгонялись из того общества, которое он собирался строить.
Что же это было за общество? Маклай замыслил организовать на Новой Гвинее или же на одном из островов Океании коммуну. Члены коммуны станут сообща обрабатывать землю. Продукты будут распределяться по труду. Каждая семья построит отдельный дом. Селиться можно лишь на землях, не занятых туземцами. Деньги отменяются… Колония будет составлять общину с выборными органами управления: старейшиной, советом и общим собранием поселенцев. «Ежегодно вся чистая прибыль от обработки земли будет делиться между всеми участниками предприятия соразмерно их положению и труду», — писал он.