— Нет! Нет! О Амида! — Он увидел ее лицо, обозначившееся в свете звезд, который стал, казалось, ярче после землетрясения, как будто Вселенная очнулась от тяжелого сна. — Тебя убьет!
Внизу снова все ожило. Он уже был на полпути к Акико, его голые ступни искали точку опоры.
Он увидел, как Акико тянется к нижним концам корней дерева, огромному сплетению корней, похожему на гордиев узел. Но у нее не было волшебного меча, и разрубить его она не могла.
Грохот достиг крещендо, и Николас услышал ужасный скрежет разрывающегося на части мира. Глубоко внизу перемещались тектонические плиты, при их столкновении силы сжатия искали выход вверху, на поверхности земли. Стены разлома дрожали, щель продолжала расширяться. Казалось, даже небеса стонали от боли и мигал звездный свет, пока земля тяжко дышала в агонии.
Николас не слышал ничего, кроме дикого шума, заполнившего его уши. Ему казалось, что не выдержат вибрации и порвутся барабанные перепонки. Вот он увидел, как поползли вниз деревья. Он раскрыл рот, чтобы закричать, но тут ему пришлось, забыв обо всем, рвануться вверх из этой смертельной ловушки, пока его не сбросило в пропасть.
Когда он вновь обрел способность видеть, перед ним предстал совершенно другой мир. Не было ни нависшего дерева, ни расщелин в скале, ни выступов, ни ямок — ничего из того, что он зафиксировал в своем сознании, готовясь спуститься на помощь Акико.
Все, что он ранее видел, исчезло. И вместе с этим исчезла Акико.
Первым знакомым человеком, встретившимся Николасу после выписки из госпиталя “Тораномон” в Токио, оказалась Таня Владимова. Его не особенно удивила эта встреча: позвонить Минку он так и не удосужился.
Она выходила из лифта в отеле “Окура”, перед которым стоял Николас.
— Что это с вами случилось? — спросила она, протиснувшись к нему сквозь толпу.
Подошел лифт Николаса, и она вошла в кабину вслед за ним.
— Вы выглядите так, как будто вас засунули в мясорубку и забыли ее выключить.
— Вы приехали посмотреть на землетрясение? — Это было лучшее, что он мог сказать в этот момент, и вопрос был вовсе не таким бессмысленным, как казался внешне.
— О да! — кивнула она. — Должна признать, что это очень страшно. Правда, японцы воспринимают это с большим хладнокровием. — Она болтала с показной легкостью. Николас терялся в догадках: что у нее на уме? — А вы были тут?
— Нет, — сказал он, — самый пик его я пропустил. Она терпеливо дождалась, когда он откроет дверь в свой номер.
— Однажды во время небольшого землетрясения я была в Лос-Анджелесе, — доверительно сказала она. — Все было так же, хотя мне говорили, что здешнее было много хуже. И никто не обратил на него ни малейшего внимания. Как будто вообще ничего не было.
— Японцы смотрят на это несколько иначе, — сказал Николас, направляясь в ванную комнату и включая краны. Ему пришлось повысить голос, чтобы перекричать шум льющейся воды. — Они воспринимают землетрясения как часть живой природы. Для калифорнийцев же это как смерть: они предпочитают не думать об этом.
Спустя пятнадцать минут, приняв вначале горячий душ, а затем — ледяной, он появился, обернутый полотенцем. Николас снял пластиковый чехол, который закрывал гипсовые повязки на пальцах, чтобы они не намокли.
— Я действительно рад, что вы здесь.
— Отлично! — Она глядела на его руку. — Вообще-то я прибыла по поручению Минка. Сейчас центр тяжести переместился с момента вашей с ним встречи на прошлой неделе. С Проторова на “Тэндзи”.
Наверное, его сковывала усталость или, может, Акико все еще была у него в голове. Как она смогла полностью превратиться в Юко или в некое подобие Юко, которую он все еще держит в памяти, как святыню и символ чистоты? Возможно, это только игра воображения, но он определенно чувствовал, что “ками” его первой возлюбленной каким-то чудом сохраняет ее живой образ, наполняя его сердце любовью и страстью там, где раньше жила только ненависть и жажда мести. В конечном счете все это, вероятно, глупо с его стороны, но он так не думал. Он слишком хорошо знал, как тесно переплетаются жизнь и смерть.
Во всяком случае, он не уловил фальши в ее голосе, что в нормальных условиях сделал бы без труда. Он не был настроен на этот разговор, мысли его витали в других местах. Расслабив свои натруженные мышцы, он рассеялся, рассредоточился и потому был уязвим.
— Это совсем неплохо, — ответил он, поворачиваясь к шкафу за чистой одеждой, — потому что Проторов уже перестал быть угрозой для кого бы то ни было.
— Что вы хотите этим сказать? — спросила Таня, хотя отлично знала ответ.
— Я хочу сказать, — ответил Николас, — что я его убил. — Он обернулся к ней вовремя, чтобы увидеть удивление в ее глазах, когда он закончил. — Я раскрыл тайну “Тэндзи”.
Таню будто громом поразило. После ужасной новости, полученной от Русилова, она почти совсем потеряла надежду. Какие теперь остались шансы на встречу в верхах КГБ — ГРУ? Она знала Мироненко. Собственно, он был ее первым любовником. Именно она сделала его участником оси Проторова. Это произошло как раз перед тем, как она окончила спецшколу на Урале. Мироненко вместе с несколькими другими энергичными, предприимчивыми офицерами ГРУ прибыл с трехдневной инспекцией общежитии и учебных классов школы.
Из всех приехавших Проторов считал Мироненко самым для себя полезным в будущем, потому и пригласил в первую очередь именно его.
Ночью Проторов отправил Таню в его номер. Девушка изголодалась по сексу, накал ее чувств совпал с пиком физиологической потребности. Перед этим сочетанием Мироненко устоять не смог — как это случилось бы почти с каждым мужчиной.
Таня была первой ниточкой, связавшей его с Проторовым: после этого визита Мироненко не хотел рвать с ней отношения. Их роман тянулся всю весну.
Но настало лето, а для Тани это означало конец учебы. Поскольку у Проторова было для нее еще одно задание, куда более рискованное, которое могла выполнить только она, он подстроил так, что жена Мироненко узнала о пассии своего благоверного. Тот понес наказание и оставил Таню. Последовавшее вмешательство Проторова спасло его семью и карьеру. Поэтому, а отчасти потому, что его политические симпатии были схожи с воззрениями Проторова, Мироненко оказался в его лагере.
А тем временем Проторов убрал Таню из спецшколы, предоставив ей возможность самостоятельно проникнуть в самую сердцевину диссидентской организации ее брата Михаила. С его точки зрения, риска тут не было никакого. Проторов хорошо знал, что сердцем Таня на стороне отца, что она рассматривает поведение Михаила как предательство по отношению к их семье. И Проторов направлял неявно работу своих инструкторов во время ее подготовки именно под этим углом.
Со своей стороны Михаил был вне себя от радости при встрече с Таней. Он понял одно: его сестра повзрослела. Для него было просто немыслимо представить себе, что она может быть сотрудником КГБ.
И вот сейчас, когда к Тане вернулась надежда, она автоматически отказалась от замысла убить Николаса и, докладывая Минку в Вашингтоне, пустить пулю в его мозги. Держа в своей голове, как в сейфе, тайну “Тэндзи”, она свяжется с Русиловым — с тем, чтобы он переправил ее домой.
Конечно, она не расскажет ему о своем открытии. Пусть он считает, что она возвращается в Центр с позором, потерпев поражение в схватке с Линнером. После того что произошло в укрытии на Хоккайдо, он проглотит такую версию без проблем.
А потом, на той стороне границы, за Курильской грядой — к Мироненко. Еще есть время до назначенного для совещания срока, и она не собирается делить свой триумф ни с кем из этих честолюбивых мужиков. Нет, она сама представится на этой встрече КГБ — ГРУ как преемник Проторова, самолично избранный им. Переворот состоится. И мечта не погибнет.
Всеми силами стараясь сдержать охвативший ее трепет, она сказала:
— Чем скорее вы расскажете мне об этом, тем быстрее я смогу дать сигнал Минку, и мы покончим с этим раз и навсегда.
Уже одевшись, Николас считал деньги в своем новом кошельке.
— К счастью, с нашей стороны не требуется никаких действий. Я в этом совершенно уверен. Но было бы полной катастрофой, если бы об этом прознали Советы.