— Лицо потеряю, да?
Николас улыбнулся:
— Пошли...
Они вошли в комнатку, площадью в двадцать квадратных футов, пол которой был выложен кедровыми брусочками, а стены — блестящими голубыми плитками. Все свободное пространство занимали две огромные ванны, наполненные горячей водой. Потолок над ними был расписан причудливыми узорами, в центре же красовались два переплетенных колеса — эмблема компании. Рядом с ваннами застыли в ожидании две молодые девушки. Не раздумывая, Николас шагнул к ним и через мгновение был облит обжигающей водой и натерт мыльными губками. Его примеру последовал и Томкин.
— Вот это я понимаю! — сказал он, щурясь, как кот, от удовольствия. — Сначала смыть с себя грязь, а потом расслабиться под паром...
Их тщательно вымыли, после чего они подошли к одной из дымящихся ванн. В стенках ванны были сделаны такие ниши, в которые можно было усесться, полностью погрузив свое тело в воду и оставив на поверхности лишь голову. Лицо Томкина раскраснелось, капли пота бежали по щекам. Жар становился нестерпимым. Николас прикрыл глаза. Стояла тишина, нарушаемая лишь гипнотическим плеском волн. Кафельные стены комнаты были покрыты капельками влаги. Томкин откинул голову на край ванны и принялся разглядывать эмблему концерна на потолке.
— В детстве, — проговорил он, — я ненавидел ванны. Не знаю даже почему. Может быть, считал, что это не для мужчин... У нас в классе был один “голубой парнишка”, так вот от него всегда пахло так, как будто он только что выбрался из ванны. Боже, как я его ненавидел! Однажды после уроков я даже избил его. — Томкин тяжело дышал, грудь его медленно поднималась и опускалась. — Понимаешь, я думал, что мое презрение к мытью делает меня героем в глазах моих приятелей, ан нет... — Какое-то мгновение он помолчал, затем продолжил: — Помню, отец ловил меня, заталкивал в ванну и тер каким-то специальным порошком, кажется, “Аджаксом”. Боль была страшная. Я орал, а он только приговаривал: “Плачь, плачь... Это пойдет тебе на пользу. Завтра сам полезешь в ванну, и мне не придется драить тебя как замызганный бампер...” Да, — Томкин покачал головой, — мой отец и в самом деле приучил меня к чистоте. — Он прикрыл глаза, словно прокручивал в памяти какие-то эпизоды из своего детства.
Николас смотрел на него и думал о своем погибшем друге. Лью Кроукер был уверен на сто процентов, что именно Томкин убил Анджелу Дидион. “Понимаешь, Ник, — сказал он ему как-то на досуге. — Мне абсолютно наплевать на то, чем занималась эта красотка и какой она обладала, репутацией. Важно то, что она, как и все мы, имеет право на справедливость, ибо была такой же Божьей тварью, как ты и я...” Мысль о наказании виновного в убийстве Анджелы стала навязчивой для Лью. Но то, что он называл “справедливостью”, Николас определял как честь. Кроукер четко знал, в чем заключаются его обязанности в этом мире, и погиб, выполняя их. Смертью самурая. Николас хорошо это понимал, но это не уменьшало понимание его тоски по безвременно ушедшему другу, не устраняло гнетущее ощущение пустоты. Он чувствовал себя так, будто его лишили чего-то очень-очень важного...
— Ник, ты хорошо ладишь с Крэйгом. — Томкин имел в виду главного финансиста компании. — Это один из немногих людей, на которых можно положиться. Если не принимать в расчет меня, то он знает о положении вещей в “Томкин индастриз” больше, чем кто бы то ни было. Можно сказать, что он держит руку на пульсе компании... — Томкин не завершил одной своей мысли и неожиданно перескочил на другую: — У Крэйга сейчас очень сложный период. Он ушел из дома. Они с женой смотреть друг на друга не могут с тех пор, как она ему рассказала о своем любовнике.
Томкин втянул в себя горячий воздух:
— Это довольно дурацкая ситуация. Крэйг хочет снять номер в одном из городских отелей, но я об этом и слышать не желаю. Короче, он остается со мной, пока окончательно не решит, что ему делать. Я обещал помочь ему с разводом, если он к этому так стремится. Я готов даже заплатить адвокату... — Он прикрыл глаза. — Но, что важнее всего, Крэйгу нужен настоящий друг. Я — его босс, и поэтому другом быть не могу. По крайней мере сейчас... Тебе же Крэйг нравится, да, кстати, и он высокого мнения о тебе. К тому же ты знаешь цену настоящей дружбе.
Николас откинулся на спину. “Западные люди непредсказуемы, — подумалось ему, — сначала они взрываются, хамски игнорируют все правила приличия, а в следующую минуту демонстрируют глубочайшее понимание и заботу...” Вслух же он сказал:
— Я сделаю все, что смогу, как только мы вернемся.
Томкин посмотрел на Николаса и заговорил уже совсем без всякой злобы:
— Ники, ты ведь собираешься жениться на моей дочери?
Николас почувствовал нотки отчаяния в голосе Томкина, и это его удивило.
— Да, — быстро ответил он, — как только мы возвратимся в Штаты...
— Ты говорил об этом с Жюстин?
Николас улыбнулся:
— В смысле, сделал ли я ей предложение? Да, конечно. Мы можем рассчитывать на твое благословение?
Лицо Томкина потемнело. Затем он вымучил нечто похожее на смешок:
— Ясное дело — можете. Если в этом будет необходимость... Но, черт побери, мне кажется, что она может раздумать выходить за тебя, хотя бы просто назло мне.
— Думаю, ты преувеличиваешь.
— О-о, нет! Тут ты, дружок, ошибаешься. Ничего и никогда уже не наладится в отношениях между мной и моими дочерьми. Они испытывают ко мне отвращение. Не могут простить то, что я годами вмешивался в их личную жизнь. Ну да, я вмешивался... Тогда мне казалось, что я поступаю правильно. А теперь... Теперь я уж и сам не знаю...
“Пора сменить пластинку”, — подумал Николас и осторожно выбрался из ванны. Томкин последовал его примеру. Они прошли в парную и уселись на шестиугольные плиты. Длинная вертикальная труба, расположенная где-то под самым потолком, фыркнула и выплюнула струю воды, которая полилась вниз широким потоком. Из соседней трубы со зловещим шипением повалил густой пар, сделавший невозможным дальнейшие разговоры. Даже сидя почти бок о бок, Николас с Томкиным не могли разглядеть друг друга сквозь обжигающую молочную пелену. То и дело труба, вскрикивая, выбрасывала наружу очередное облако пара, обдававшее их лица дополнительной порцией жара. Наконец Николас ухватил Томкина за мясистое плечо, и они прошли в следующую комнату. Там пахло березой и камфарным деревом. Посередине располагались четыре длинных стола. На двух уже темнели чьи-то тела. Над каждым из них склонилась молодая женщина, совершавшая какие-то таинственные пассы.
— Джентльмены! — Мужская фигура отклеилась от одного из столов и вежливо поклонилась вошедшим. — Полагаю, что сейчас вы чувствуете себя гораздо лучше, чем тогда, когда впервые переступили наш порог.
— Сато, — начал было Томкин, — вам понадобилось... — но, почувствовав прикосновение руки Николаса, враз осекся и закончил более чем миролюбиво: — Какую встречу вы нам устроили! Даже в “Окура” не смогли бы это сделать лучше.
— О нет, нам далеко до их уровня. — Сэйити Сато слегка склонил голову в знак благодарности за комплимент. — Линнар-сан, для меня встреча с вами большая честь! — Он вновь подошел к столу и улегся на спину. — Я много слышал о вас. Скажите, вы рады снова оказаться дома?
— Теперь мой дом — Америка, Сато-сан, — осторожно ответил Николас. — Многое изменилось в Японии за время моего отсутствия, но главное, я думаю, осталось неизменным.
— Вам следовало бы стать политиком, Линнер-сан, — заметил Сато, — вы зарываете свой талант в землю...
Но Николас уже не слушал его. Он думал о том, кто же это может лежать сейчас на том столе, у дальней стены.
— Прошу вас, джентльмены, располагайтесь поудобнее, — пригласил Сато. — Вы еще не до конца расслабились.
Джентльмены приняли приглашение, и тотчас еще две молодые женщины появились из полутьмы. Николас почувствовал, как опытные руки принялись разминать его мускулы.
— Вы, наверное, удивлены тем, что эти девушки не японки, Линнер-сан? — ухмыльнулся Сато. — О нет, только не упрекайте меня в антипатриотизме! Просто вдобавок ко всему я еще и реалист, а эти девушки — с Тайваня. Они слепые, Линнер-сан, вы не заметили? Считается, что недостаток зрения развивает более острое осязание. Еще со времен первой своей поездки на Тайвань, в пятьдесят шестом, я мечтал привезти в Японию тайваньских массажисток. Что вы думаете об этом, Линнер-сан?