— До моего сведения дошло, — сказал китаец, — из достаточно надежных источников. — Глаза его сверкнули. — Информация очень важная, жизненно важная, так, кажется, говорят. Это относится к... к связям в Кантоне, которые могут оказаться компрометирующими.
Нанги кивнул.
— Это по сути верно.
— Понимаю.
Нанги достал копию контракта, подписанного Лю. Он развернул его и осторожно положил на пустое сиденье.
Ло Ван посмотрел на контракт, потом, не сказав ни слова, посмотрел на Нанги, он знал, что это всего лишь копия. Глаза его ничего не выражали.
Нанги вручил ему конверт. Осторожно, словно это могло быть опасно, Ло Ван вскрыл его. Вынул содержимое. Кроме черно-белых фотографий 8х10, там были микрокассета и текст записи на двенадцати страницах. Все это представляло отчет о происходившем в квартире Сочной Пен.
Ло Ван достал золотые очки и минут десять изучал фотографии и текст, не обращая внимания на Нанги.
Когда он закончил, они подъехали к остановке, где вышли из вагончика, и пошли по узкой каменистой тропинке.
— Интересно, — сказал Ло Ван, держа неоспоримые доказательства под мышкой, как обычные деловые бумаги. — Но вряд ли стоит того, что вы просите. — Китаец пожал плечами. — Мы можем в любое время вернуть Лю на родину.
— Не думаю, что это будет просто, — сказал Нанги, старательно обходя камни. — Лю здесь очень важная персона. Его все знают. И если вы отзовёте его сейчас, перед лицом огромного скандала — а могу вас уверить, он непременно последует, — ваша страна потерпит огромное идеологическое поражение. Вы потеряете все преимущества над Англией, которых добились за два с половиной года. И что хуже всего, вы уроните свое достоинство.
Легкий ветер дул им в лицо, пахло солью и фосфором. Световые сигналы далеких кораблей что-то передавали невидимым абонентам. “Они как Ло Ван и я, — подумал Нанги, рассматривая корабли. — Они знают, куда направляются, но не видят”.
Ло Ван напряженно думал. Казалось, единственным выходом для него было бы, если бы Лю поскользнулся в ванне и сломал себе шею. Это спасло бы их от потери лица, и эта умная японская обезьяна уедет к себе домой, на остров. Но он знал, что этого не случится, потому что это невозможно.
Все, что сказал Нанги, было правдой. Это раздражало. Он не мог исчезнуть с Лю или с информацией этого японца. Одно слово губернатору, и он тут же свяжется с правительством ее величества, с каким-нибудь министром. Это будет смертельно для Ло Вана и его руководства.
И вдруг его осенило. Он посмотрел на море так, словно ничего не произошло. Он обдумывал все тщательно, со всех точек зрения, словно собирался сделать очень важное приобретение, так оно, собственно, и было. Он не мог получить от этого всего, что хотел. Затягивать дело — значит потерпеть поражение в битве интеллектов.
Чем дольше он думал о своей идее, тем больше она ему нравилась, и тем больше он ощущал грядущее превосходство над этим восточным варваром.
— Мы считаем, — начал он осторожно, — что не стоит доставлять неприятностей мистеру Лю. Фактически нам хотелось бы оставить его на своем месте. — Он достал из кармана копию контракта Нанги. — Это признается недействительным, если мы достигнем соглашения по одному вопросу. Все материалы против Лю и, разумеется, против этой самой Пен также будут уничтожены, копии, оригиналы, негативы — все будет доставлено по данному мной адресу. Вдобавок вы подпишете соглашение о том, что с этого дня не будете использовать их против кого бы то ни было, прямо или косвенно.
— Но я не хочу уничтожать контракт, — возразил Нанги. Он рисковал, но думал, что сможет получить больше.
Ло Ван стоял неподвижно. Стоял с таким видом, словно Нанги ударил его по лицу этим контрактом. Удивление унизило его, и это было ему неприятно.
— Чего же вы хотите? — спросил он наконец.
— Я хочу, чтобы мы вернулись к первоначальному соглашению с Лю. В обмен на тридцать процентов в “кэйрэцу” — без права голоса — вы обеспечиваете нас капиталом в течение последующих трех лет, каждые полгода, первого января и первого июля.
— Мы уже вложили много денег в вас, мистер Нанги, — заметил Ло Ван. — Тридцать пять миллионов долларов.
Нанги уже качал головой.
— Это за те беспокойства, какие доставил Паназиатскому банку ваш Чин. На сегодняшний день вы не сделали ни одного вклада.
Ло Ван смотрел Нанги в глаза. Он кипел от ярости и от унижения. Он не мог позволить себе потерпеть поражение здесь, на родной земле. У него оставался один аргумент.
— Скажите, — произнес он, — вы действительно утратили интерес к тому, почему мы так стремимся заполучить значительную часть вашего “кэйрэцу”?
В душе у Нанги появилась тревога, но он с ней справился. Блефует, подумал он. И осторожно сказал:
— Мистер Лю уже определил коммунистическую точку зрения. Восточный альянс.
— Да, мы знакомы с недостатками Лю. — Ло Ван наклонил голову. — Вы, конечно, не думаете, что мы ему рассказали все. Нанги молчал.
— В Пекине сейчас две фракции. С одной стороны — маоисты, с другой — сторонники так называемого капиталистического пути. В пятидесятых, как вы несомненно знаете, русские отвергли сталинизм. Мао обвинил их в ревизионизме. Идеологический барьер до сих пор стоит между двумя странами. Однако тайно ведутся переговоры с Кремлем о достижении согласия. Не все довольны течением реки и пытаются найти альтернативный курс. Говорят, они ищут мощное пропагандистское оружие, чтобы использовать его против Советов и руководства Пекина.
Нанги понял весь подтекст этого монолога. Ло Вану не надо было объяснять, к какому течению он относится. Его хозяева еще не взяли власть на севере.
Его сердце билось сильно. Знают ли коммунисты о “Тэндзи”?
— Мне кажется, — сказал он, — из режима Мао ничего хорошего не вышло.
— Я не буду вести идеологических споров, — ответил китаец. — Ваше “кэйрэцу” может стать ключом к будущему нашей страны. Восточный альянс — это не ложь. Вы просто всего не знаете.
Нанги чувствовал, что это триумф. “Я победил!” — твердил он себе. Ему больше нечем крыть. Он побежден. Он может знать о существовании “Тэндзи”, но не знает секрета. И никогда не узнает.
— Осталось только внести изменения в документы. Ло Ван согнулся. Ему казалось, что ему уже сто лет.
— Вы обрекли себя и нас на пакт, который может иметь дьявольские последствия. Я не смею и представить себе, что выйдет из альянса между нашей страной и Россией.
Он продолжал говорить, но Нанги его не слышал. Успех опьянил его; старинная вражда между ними была непреодолима.
За сорок минут они внесли все необходимые изменения и подписали документы. Ло Ван достал блокнот и принялся записывать последний пункт, который он изложил Нанги устно. Нанги извинился и отошел позвонить Везунчику Чу. Когда он вернулся, они подписали обе копии, сделанные Ло Ваном. Нанги был счастлив, что ему больше не придется встречаться с Лю и Сочной Пен.
Оба забрали свои копии документов. Они стояли на скале в изящных шелковых костюмах, несмотря на неподходящий для этого час, торжественные, несмотря на доносившиеся сюда радостные крики людей.
Со стороны дельфинария послышались громкие аплодисменты: дельфины прыгали в обруч, а тюлени подкидывали носами мяч.
Нанги осторожно вынул красный конверт и вручил его Ло Вану.
— А теперь, — раздался из микрофона голос конферансье, — леди и джентльмены, невероятный финал!
Тони Теерсон, Чудо-мальчик Гордона Минка, как никто разбирался в компьютерных технологиях. Возможно, оттого, что его мозг гораздо лучше воспринимал бинарные заряды, чем расплывчатость человеческой мысли.
Это был тот редкий день, когда Чудо-мальчик испытывал более сложные чувства, чем голод, жажда, усталость. Радость пришла, когда он наконец закончил работать над шифром — он разложил его по словам, предложениям, параграфам, которые отправил Тане Владимовой и самому Минку.
Беспорядок, в котором не смог бы существовать ни один нормальный человек, был образом жизни Тони. Идея о порядке относилась для него только к памяти его компьютера и его собственной памяти.