Они проехали мимо озера, на берегу которого праздновали свадьбу Сато, где Акико впервые выдала себя. Где Юко вернулась из могилы. Яркое солнце превращало воду в средоточие золота и стекла. Возле притока, питавшего озеро, поднимались в воздух цапли; их белые тела четко рисовались на полупрозрачной глубокой синеве небес.
— Какая красота! — воскликнула Жюстин.
Николас не отозвался.
У самых ворот в имение Итами Николас оставил машину; остальную часть пути он решил проделать пешком. Все вокруг говорило о том, что современные атрибуты роскоши и комфорта не свойственны этим местам, и ему казалось, что он оскорбит эти места, въехав сюда на автомобиле.
Они пошли по вымощенной плитками дорожке. Жюстин слегка касалась своей рукой его левой руки.
— Как сегодня твои пальцы? — спросила она.
— Уже лучше, — ответил он, как обычно.
— Уже чувствуют хоть немного?
— Им лучше, — мягко повторил он. — Просто лучше.
Жюстин посмотрела на него, гадая, как можно вернуть ему душевный покой.
Они поравнялись с каменным колодцем, выполненным в форме древней монеты. Он был круглым; напротив каждой из сторон света был выгравирован свой иероглиф: “камень”, “дождь”, “огонь”, “облако”.
Жюстин захотелось взглянуть на него поближе, и они сошли с дорожки. Внутренний, квадратного сечения водоем был заполнен водой, на камне рядом лежал сделанный из бамбука черпак.
— Я хочу пить, — сказала она, и Николас взял бамбуковое коленце. Они напились из него. Вода была холодная и вкусная. Уровень воды в колодце в этот момент понизился, и, когда Николас наклонился, чтобы положить черпак на место, он заметил выгравированную на дне идеограмму: “мити” — “путь”, “путешествие”.
Дом и участок чудом избежали серьезных повреждений во время землетрясения. Внешняя стена с южной стороны дома обвалилась, пострадали несколько росших рядом деревьев. Этим дело и ограничилось.
Но все равно прежнего уже не было. Это место выглядело поистине пустынным без Итами и ее многочисленных слуг. Она скончалась как раз в тот недолгий промежуток времени, который он провел в госпитале. Похороны состоялись через два дня, когда Николаса немного подлечили и он смог присутствовать на них. Теперь она покоится рядом с Цзон и полковником, согласно ее последней воле.
Седовласый доктор, лечивший ее более тридцати лет, сказал Николасу, что умерла она легко:
— Только что она была здесь, а через мгновение ее не стало.
Это было горьким утешением для Николаса.
Жюстин внимательно за ним наблюдала. В тот момент, когда они выходили из машины, на него что-то нашло. Она чувствовала это, когда брала его за руку, когда смотрела на его строгий красивый профиль. Пока они шли по покрытой гравием дорожке к дому, она не спускала с него глаз.
В небольшой комнате, предназначенной исключительно для чайной церемонии, он сел на пол, слегка поморщившись от боли, прострелившей плечо. Потом каким-то известным лишь ему способом он подавил боль, и лицо его прояснилось.
Она присела рядом, наклонив голову, чтобы лучше видеть прекрасный сад, полускрытый верхней ширмой.
— Зачем так устроено? — спросила она. — Ведь там есть на что посмотреть!
И даже после того, как он ей объяснил, она не была уверена, что поняла его. Если это существует, думала она, почему им не пользоваться?
— Я несколько раз встречался с Нанги, — сказал он безразличным тоном. — Он очень хочет, чтобы мы остались, хотя бы на некоторое время. У нас так много дел. — Он обернулся к ней. — Ты не будешь против того, чтобы задержаться на месяц или полтора? Токио не так уж плох, если к нему привыкнешь.
— Я не возражаю, — сказала она, следя за выражением его лица. Оно было печальным и спокойным. Так чувствуют себя юноши, придя домой и расположившись на отдых после долгого и трудного дня.
— Честно говоря, он хотел, чтобы мы остались здесь навсегда. Но я сказал, что об этом не может быть и речи.
— Почему?
Он бросил на нее быстрый взгляд.
— Как почему? Ты будешь скучать по Нью-Йорку, по твоей новой работе.
— Я буду ревновать тебя, если мы вернемся в Штаты и я увижу, что ты тоскуешь по этим местам. И кроме того, я могла бы переговорить с Риком о том, чтобы создать здесь, в Токио, отделение фирмы. Он в восторге от японских методов рекламы.
— Я не хочу здесь оставаться, — сказал он. — Где мы стали бы жить?
Она улыбнулась в ответ.
— А почему не здесь?
— О нет! — поспешно сказал он. — С этим домом связано слишком много тяжелого. Все говорит о прошлом, воспоминания висят в каждом углу, точно паутина.
— А мне здесь нравится, — сказала она, вставая. — Очень жаль, что ты так настроен.
На обратном пути они остановились на берегу озера. Ласково щебетали птицы, воздух был напоен свежестью.
Жюстин легонько погладила тыльную сторону его поврежденной ладони.
— Почему ты никогда не улыбаешься, Ник? Целыми неделями все думаешь, думаешь. Я не могу быть спокойной, видя тебя таким.
Николас вытянул руки перед собой ладонями вверх.
— Понимаешь, Жюстин, я смотрю на них и думаю, неужели они способны причинять лишь боль и приносить смерть?
Она вложила свою руку в его.
— Но это такие нежные руки, Ник. Когда они ласкают меня, я забываю обо всем на свете.
Он покачал головой.
— Этого мало. Я не могу забыть про то, что они натворили. Ведь я не хочу убивать! — Его голос дрогнул. — Мне даже не верится, что я мог это делать.
— Но ведь ты никогда не стремился к этому. Ник! Ты всегда убивал, защищаясь!
— А кто стремился овладеть сначала будзюцу, потом ниндзюцу. Для чего? — В глазах его застыла мольба.
— Скажи, какой ответ ты хочешь услышать? — негромко спросила она.
— В том-то и дело! — страдальчески воскликнул он. — Я не знаю ответа.
— А думаю, это потому, что его не существует.
Он наклонил голову и произнес сдавленным шепотом:
— Тогда нет ответа и на то, почему я покалечил моего друга.
— О Ник! — воскликнула она, прижавшись губами к его щеке. — Лью тебя не винит, так зачем же ты клянешь себя сам?
— Не будь там меня, его рука была бы цела!
— Да нет же! Если бы не ты, он был бы мертв. И никогда бы не узнал, кто истинный убийца Анджелы Дидион. — Николас поделился с ней, насколько мог, в долгие часы бодрствования у постели Кроукера после операции. — Ты же знаешь, что он был одержим этой идеей.
С тихим стоном Николас вырвался из ее любящих объятий. Он обошел машину, сунул руку в открытое заднее окно и вытащил дай-катана. Потом крепко поцеловал Жюстин в губы.
— Я скоро вернусь. Подожди меня здесь; послушай птиц, посмотри, как солнечные лучи пронизывают листву.
Он поднялся на маленький холмик и спустился к озеру. Вода искрилась от брызг, танцующих на ее поверхности. Она ласково плескалась у ног Николаса, доставая до носков. Прохлада была ему приятна, и он зашел в воду по пояс, не обращая внимания на то, что мокнет одежда.
В горле у него твердым комком стояла боль. “Иссёгай” подарил ему отец в ознаменование его перехода от детства к возмужанию.
Но теперь, подумалось ему, настало время осуществить другой переход. Он всецело готов к такому шагу, и все-таки это причинит ему боль — не столь острую, как переживание за друга, но все же.
— Благодарю тебя, отец, — произнес Николас.
Здоровой рукой он поднял меч над головой и что было сил швырнул его далеко в озеро.
Меч вспорол поверхность воды без малейшего всплеска и бесшумно пошел на дно.
Долго еще стоял Николас в прохладной воде, закрывавшей ему бедра, ощущая ее живительные объятия. Грудь его дышала глубоко и ровно. Вокруг щебетали птицы. Пара белоснежных цапель поднялась с поверхности озера и взмыла в небо. Он проследил глазами их полет, пока они не скрылись из виду.
Его охватило душевное спокойствие. Стало легко, как если бы после душного летнего дня потянуло свежим ветерком. Давно пора расстаться с этими смертоносными игрушками, так долго занимавшими непозволительно большое место в его жизни. Теперь надо начинать жить.