“Ты был лучшим, — мысленно обратилась она к нему, глядя сверху вниз. — Теперь лучшая — я!” Она согнулась и краешком кимоно отерла кровь со своего лезвия. На ткани кимоно остался длинный след. Последнее, что сделала она в оставшиеся минуты — сняла кимоно с учителя и благоговейно свернула это драгоценное одеяние — так, как будто в руках у нее находился национальный флаг. Затем она покинула дом, и через минуту капли чистого весеннего дождя забарабанили по листьям цветущей сакуры...
Книга первая
Сила
Весна, наши дни
Нью-Йорк. Токио. Хоккайдо.
Что-то щелкнуло, переключилось, где-то в святая святых сознания и сквозь разорванный занавес сна Жюстин почувствовала чье-то враждебное, пугающее ее присутствие. Она попыталась открыть глаза, но это удалось ей с трудом и только наполовину — веки были словно накачаны чем-то тяжелым и жгучим. Сквозь образовавшуюся решетку ресниц она успела заметить, как чья-то черная тень, словно лезвие меча перерезала поток солнечного света, струящегося сквозь большой стеклянный купол на потолке. По когда-то такой мирной, полной детских воспоминаний: об одноглазом плюшевом мишке, о полосатом жирафе с серебряной бляшкой на шее — комнате потянуло зловещей кладбищенской сыростью. Жюстин перевела взгляд чуть вверх, с тем, чтобы разглядеть лицо пришельца, и вздрогнула от изумления — это был Сайго. Она попыталась закричать, но крик ее был подавлен плотным энергетическим потоком, исходящим от непрошенного гостя, способного — казалось — управлять всеми земными и небесными стихиями одним движением руки. Склонясь над оцепеневшим телом Жюстин, он принялся обволакивать ее мозг своими беззвучными заклинаниями, и пока сознание ее вопило: “Проснись! Беги!” — ледяная жестокость его глаз буквально всасывалась в ее трепещущее сердце, которое выталкивало в стенки артерий, сокращающихся с бешеной скоростью, не кровь, а ужас. Один только ужас. Теперь Жюстин была частью Сайго, как послушный слуга, как безропотный раб, готовая выполнить любой его приказ, поднять его упавший дай-катана и поразить врага. Она почувствовала, как пальцы ее сжимают прохладную рукоять меча. Отныне она владела им так же искусно, как мог бы владеть сам Сайго, будь он не призраком, а живым человеком.
А рядом лежал Николас. Тень от занесенного катана скользнула по его незащищенной спине. Сознание ее помутилось.
“Николас! Единственная моя любовь!” Но в то же время слепая ярость обрушилась на ее мозг, и, руководимая чужой волей, она нанесла чудовищный по своей силе удар: “Ниндзя! Предатель! Вот твоя смерть!”
Жюстин вздрогнула и проснулась. Она была вся в поту. Сердце ее бешено колотилось, и каждый всплеск его больно отдавался во всем теле. Она рассеянно провела трясущейся рукой по слипшимся волосам и медленно отстранила их назад, подальше от глаз. Затем с глубоким вздохом, едва не перешедшим в затяжной спазм, она обняла себя за плечи и принялась качаться взад-вперед, как всегда делала в детстве, напуганная кошмарами, хлынувшими из нефтяной черноты ночи. Спустя какое-то время, успокоившись, Жюстин, не поворачивая головы, ощупала пустое место рядом с собой на большой двуспальной кровати, и червячок подавленного ужаса вновь шевельнулся в ее груди. Но и новый страх зарождался в ней. Она повернулась и, схватив лежавшую рядом подушку, крепко прижала ее к своей груди, стиснув изо всех сил, — словно это могло вернуть Николаса в ее объятия, в безопасную Америку. Но Николас находился сейчас на другом конце Тихого океана, и Жюстин была твердо уверена — страх, который она только что испытала, был страхом за его жизнь. Что происходит в этот момент в Японии? Что делает сейчас Николас? Какая непонятная опасность грозит ему?
Внезапно зазвонил телефон, и Жюстин, не помня себя от волнения, бросилась на его полуночный зов...
— Леди и джентльмены! Наш самолет пошел на снижение, чтобы совершить посадку в аэропорту Нарита. Проследите, пожалуйста, чтобы спинка вашего кресла находилась в вертикальном положении, а столик был закрыт и закреплен. Ручную кладь поместите под соседнее перед вами кресло. Добро пожаловать в столицу Японии — Токио!
Когда невидимая стюардесса повторила свою речь по-японски, Николас Линнер открыл глаза. Он грезил о Жюстин, вспоминал, как еще вчера они ездили за город, вырвавшись наконец-то из своей спрессованной в пространстве и времени стальных манхэттенских каньонов жизни. Едва лишь автомобиль притормозил возле их маленького домика в Уэст-Бэй-Бридж, Жюстин выпрыгнула из кабины, сбросила туфельки и носочки и с восторженным визгом побежала в сторону моря. Николасу ничего не оставалось делать, как разуться и ринуться за ней следом. Уже в воде он догнал ее и резким движением развернул к себе лицом. Ее длинные черные волосы мягким крылом ударились в его плечо. Где-то внизу шептались темно-синие волны. Сквозь шум соленого ветра он услышал ее тихий голос:
— Ах, Ник, я никогда не была так счастлива, никогда! Благодаря тебе печаль покинула меня...
Жюстин верила, что именно он, Николас, спас ее от бесконечного множества демонов, которыми было насыщено когда-то ее хрупкое существо. Она положила голову ему на плечо и коснулась губами загорелой кожи:
— Жаль, что тебе приходится уезжать. Жаль, что мы не сможем остаться здесь навсегда... вместе... среди волн...
— Мы бы посинели от холода, — рассмеялся Ник, не желая приумножать ее меланхолию, — и потом, ты никогда не задумывалась о том, что нам было бы лучше чем-нибудь заняться перед свадьбой, чтобы не оставалось времени на раздумья — ведь чего доброго можно испугаться и дать задний ход?
Николас продолжал шутить, но Жюстин подняла голову, и он увидел ее глаза — необыкновенные, умные и в то же время с оттенком какой-то детской наивности, глаза, показавшиеся ему такими возбуждающими в первый вечер их знакомства. Сквозь эти глаза он мог наблюдать за всем, что происходило в душе Жюстин, и сейчас был благодарен судьбе за то, что события минувшего года не исказили ее сущности.
— Тебе больше никогда не снились эти кошмары? — спросил он. — Дом... Сайго... дай-катана?
— Нет! — Она решительно помотала головой. — Нет, нет! Ты рассеял весь этот странный гипноз. Ведь сам же уверял меня в этом? — Она с надеждой посмотрела ему в глаза.
Он кивнул:
— Да, рассеял.
— Ну вот, значит, все в порядке. — Она взяла его за руку и повела прочь из холодных волн за высокую линию прилива, очерченную бурой полоской морских водорослей и причудливыми кусками дерева, отполированными соленой водой. Достигнув берега, она закинула руки за голову и посмотрела на солнце.
— Я так счастлива, что зима кончилась, так рада снова быть здесь, именно теперь, когда все возвращается к жизни...
— Жюстин, — голос Николаса звучал уже серьезно, — я просто хотел узнать, не было ли каких-нибудь, — он запнулся, подыскивая английский эквивалент японскому словосочетанию, — каких-нибудь отголосков того, что случилось тогда? Все-таки Сайго запрограммировал тебя убить меня моим же собственным мечом. Ты никогда не говоришь об этом со мной.
— А почему я должна об этом говорить? — Ее глаза неожиданно потемнели. — Мне нечего тебе сказать.
Какое-то время они просидели молча, вслушиваясь в ритмический шепот прибоя. Далеко на горизонте окруженный сверкающей синевой показался траулер. Жюстин посмотрела туда так, словно хотела в океанском просторе разглядеть свое будущее.
— Я всегда подозревала, что жизнь небезопасна, — сказала вдруг она, — но до встречи с тобой я не задумывалась об этом всерьез. Да! — Взгляд ее оторвался от сверкающего горизонта. — До встречи с тобой я была такой же саморазрушительницей, как и моя сестра. — Жюстин посмотрела на свои судорожно сжатые пальцы. — Господи, как бы я хотела, чтобы никогда не происходило того, что произошло! Сайго одолел меня. Знаешь, когда-то в детстве я болела ветрянкой — болела так тяжело, что чуть не умерла. Но я выжила. Только шрамики остались. И теперь я выживу! — Она подняла голову. — Понимаешь, я должна выжить потому, что я думаю о нас с тобой.