Как и надо было ожидать, ловкий авантюрист получил назначение на весьма выгодную должность — директора училищ Подольской губернии. Вскоре за свою трехмесячную «службу» в Каменец-Подольском он в Петербурге выхлопотал себе по протекции того же князя кругленькую пенсию.
Такими вот калистратовыми окружил себя князь Ширинский-Шихматов.
Кровным братом Калистратова был директор 1-й Киевской гимназии, главный персонаж «Андриашиады», оперы-сатиры Драгоманова, Старицкого и Лысенко.
Драгоманов, горячо поддержанный друзьями, особенно Лысенко и Старицким, пошел войной на Шихматова. В статье «О педагогическом значении мало-русского языка» Драгоманов остро раскритиковал и высмеял «Читанку» для сельских школ, изданную попечителем, подчеркивая, что буквари и «читанки» для первых классов следует издавать на украинском языке.
Его сиятельство тут же обратилось к министру с доносом на Драгоманова.
Сражение разгорелось. Стараясь завоевать протекцию и доверие князя, «ассигнации» и «чины», Алексей Хомич Андриашев и сам стал открыто нападать на Драгоманова — публично пропагандировать насильственную русификацию, русский язык и православие из-под палки. Для более успешной борьбы против «хлопоманства» (украинофильства) Андриашев затеял издание «Народного календаря». По субботам Андриашев после вечерней молитвы собирал свою божью гвардию, «пономарей из учителей». Они-то и сочиняли тексты для календаря.
«Народный календарь», издаваемый с большой помпой, весь пестрел неуклюжими, бессмысленными выражениями, ошибками, искажениями.
Помню, отец смеха ради показывал гостям андриашевский календарь 1866 года, единственный, надо думать, календарь в мире с листиком за 31 (!) февраля.
Отдельные «шедевры» календаря я еще гимназистом вписал в свой рукописный сборничек курьезов и анекдотов.
Вот один из них.
В статье «О погоде» написано:
«Если бы земля вся состояла из одного вещества, например железа, и если бы на ней не было ни гор, ни долин, ни рек, ни озер, ни морей, ни лесов, ни городов, ни людей — словом, чтобы земля была чем-нибудь вроде голого железного мяча, то с помощью средств, которыми владеют ученые, можно было бы высчитать распределение на ней тепла».
Календарь стал излюбленной мишенью для драгомановцев.
И пошло… В своей газете «Друг народа» Андриашев, захлебываясь в злобной ненависти, нападал на «местный патриотизм» украинцев. Из кожи лез, стараясь доказать, что его календарь чуть ли не вторая библия для народа, а украинский язык и не язык даже, а жаргон, «помесь белорусского с польским», на котором «крестьянин южнорусский не сможет ни указов царских прочитать, ни законов понимать». Полемика с мракобесом и русификатором Андриашевым, наконец, приелась друзьям Драгоманова, и было решено собрать «Большую раду».
На «Раде» — драгомановцы собирались то у Старицкого, то у Лысенко — за несколько вечеров (надо думать веселых, ибо, вспоминая эти вечера лет через сорок, отец, случалось, смеялся до слез) и составили программу оперы-сатиры.
— Был бы тогда с нами Репин, — шутил отец, — наверняка с нас и писал бы своих «Запорожцев».
Вся «соль» оперы-сатиры — в неожиданном звучании очень популярных в те годы мелодий итальянских опер.
Андриашев (баритон) пел свои слова на мотив партии Виолетты (колоратурное сопрано):
Пономарь Радкевич исполнил свою партию на мотив любовной мелодии Альфреда из той же «Травиаты».
Подобным образом пелись и другие партии. Вышло остроумно, донимающе и очень смешно. Отрывки оперы с неизменным успехом исполнялись в домашних концертах.
Нашелся, однако, провокатор — студент Юзефович. Ужом пробрался он в драгомановскую компанию и стал тут «своим». Наиболее острые места из «Андриашиады» он исполнял в аристократических Липках, где было немало сторонников Андриашева. Их тоже смешили злые осы-арии, что, однако, не мешало панам аристократам во всем остальном поддерживать Андриашева. Намекнули Ширинскому-Шихматову, что «пасквильная сатира» направлена и против него.
Кончилось тем, что над Андриашевым стал смеяться весь Киев.
А Драгоманов вскоре ушел в отставку, а позже эмигрировал за границу.
Воистину кому смех, а кому слезы!
Вспомнились проводы Драгоманова. Грустное вышло прощание. Распадалось славное товарищество, надолго расставались друзья-побратимы, которые так мечтали «слово правды и любви в степи и дебри разнести».