Не имея более сил выносить мучительной неизвестности, он побежал в лабораторию.
Увы! Дверь адской комнаты была отворена, и профессор убедился с первого взгляда, что отворяли его шкап, в котором стояли флаконы с микробами; ясно было, что трогали, передвигали, переставляли и эти флаконы. Этого мало — святотатственная рука даже опрокинула тот самый сосуд с бульоном, в котором был заключен сам morti-fulgurans!
Теперь нечего было более сомневаться, что madame Бакерман заразилась страшным микробом и умерла именно от его действия. От ее трупа зараза могла распространиться на весь город и превратить его за несколько дней в одно громадное кладбище. Один Бакерман, был застрахован от этой заразы, а все остальные обитатели Брунвальда неминуемо должны были погибнуть, если не принять немедленно же каких-нибудь решительных мер.
Профессора пробирала холодная дрожь при мысли, что Тереза, Ротбейн и все ближайшие соседи, наверное, уже готовятся быть жертвами morti-fulgurans.
В ужасе он поспешил возвратиться домой и распорядился дезинфицировать весь дом сверху и донизу самыми сильными средствами, хотя сознавал, что это вовсе не поможет.
Действительно, около десяти часов утра, Тереза почувствовала жестокую головную боль. Немного погодя, появился озноб, а затем сделались судороги. В течение двух часов болезнь так прогрессировала, что к полудню Тереза уже умерла.
Бакерман присутствовал при ее агонии и окончательно убедился, что это загулял по белому свету никак ее кусми-кусми, а действительно его новооткрытый микроб morti-fulgurans. Сомневаться было невозможно: все предвиденные профессором симптомы были на лицо. Несмотря на свое отчаяние, Бакерман не мог не восторгаться энергией и интенсивностью этого микроба. Едва успел он выйти из своего заключения, как уж торжествует победу за победой. Какие-нибудь три часа — и всему конец. Сначала поражается нервная система, потом стесняется дыхание, затем следует понижение температуры и спазмы сердца, которыми все и кончается.
Как это последовательно, неуклонно и точно! О, да этот morti-fulgurans обладает феноменальной разрушительной силой и положительно неодолим. Аптекарские снадобья всего мира не могут не только уничтожить, но даже парализовать его.
Что ж теперь, однако, делать? Нужно остановить распространение заразы, но это невозможно. Следовательно, остается только смотреть, как morti-fulgurans будет продолжать свое триумфальное шествие? Нет и это немыслимо… Глядеть на это, сложа руки — чудовищнее такого положения и придумать нельзя!
Бакерман хорошо знал своего morti-fulgurans, знал, что ничто, решительно ничто не в состоянии унять его. Ведь, настоящий микроб, а не какая-нибудь только плохонькая переходная форма его, это тоже самое, что электрический свет в сравнении с жалкой сальной свечей… Пусть же так! Жребий брошен: morti-fulgurans вырвался на волю, загулял по земному шару — пусть же гуляет себе, пока самому не надоест. Делать более нечего!
К вечеру в городе уже было еще 17 смертных случаев от новой болезни. Аптекарский ученик, который отпускал Терезе лекарство, умер в три часа дня. В четыре часа умер Ротбейн, в пять умерли два аптекарских провизора, в шесть часов не стало четырех клиентов Ротбейна, пяти посетителей аптеки и четырех соседок Бакермана, говоривших утром с Терезой.
Наиболее читаемая местная газета дала в вечернем выпуске статью следующего содержания:
"С глубоким прискорбием сообщаем нашим читателям, что в нашем мирном городке появилась болезнь, занесенная с Востока. До настоящей минуты от нее уже умерло девятнадцать человек, и мы знаем из достоверных источников, что в разных частях города находится большое число больных. Болезнь начинается внезапно и непременно кончается смертью в течение двух-трех часов, не поддаваясь никаким средствам. Очень вероятно, что эта болезнь производится каким-нибудь еще неизвестным нам микробом, но компетентные лица утверждают, что это кусми-кусми, род заразной чумы, давно уже наблюдаемой в Дагомее. Теряемся в догадках относительно способа проникновения кусми-кусми в Брунвальд. Положим, что достаточным объяснением могла бы служить легкость сношений Германии с Африкой, но почему же остались неприкосновенными промежуточные страны? Ждем решения этого вопроса от наших гигиенистов.
Как бы то ни было, но болезнь, очевидно, страшная. Надеемся, что знания наших медиков сумеют быстро побороть ее, и что наши сограждане, славящиеся своим благоразумием, не допустят сделаться жертвами безрассудной паники."
Между тем у профессора Бакермана становилось с каждой минутой все мрачнее и мрачнее на душе. Собственно о смерти супруги он не особенно сокрушался: слишком уж мало давала она повода жалеть о ее потере! Угнетало его единственно страшно быстрое распространение эпидемии.