Он старался придумать какое-нибудь средство остановить ее, но мысли без толку бродили в его голове, не останавливаясь ни на чем существенном.
Что, в самом деле, предпринять, когда ему известно, что morti-fulgurans — неуничтожим? В обыкновенную эпидемию умирают не все пораженные болезнью, а многих она вовсе даже и не касается, да потом она, наконец, имеет же предел: вследствие постепенного истощения, микробы все более и более слабеют и в конце концов сами погибают. Но в данном случае ничего подобного нельзя ожидать. Morti-fulgurans не истощится; напротив, чем больше она будет распространяться, тем больше будет прибывать его сила, — таково уж его, исключительно ему присущее, свойство. Он заставит исчезнуть с лица земли все человечество, а сам будет продолжать царить на ней неограниченным владыкой.
В душе Бакермана поднялась страшная борьба, беспримерная еще в истории психических ощущений. Никогда еще ни один смертный не чувствовал на себе такой подавляющей своей тяжестью ответственности. Хорошо бы еще, если бы можно было прекратить зло торжественным открытием истины, но, ведь, это не приведет ровно ни к чему. Скажет он или не скажет настоящую причину возникновения эпидемии, — все равно ее не остановить. Для чего же тогда и говорить? Он охотно сознался бы во всем публично, если б можно было спасти этим хоть одну жертву, а то, ведь, нет; он напрасно отдаст имя Бакермана на вековечный позор, подвергнет его проклятию грядущих поколений… А можно разве надеяться, что хоть часть человечества выдержит разрушительную силу morti-fulgurans?
Можно еще ожидать будущих поколений?..
Профессор горько улыбнулся, когда дошел снова до заключения, что благодаря ему "грядущих" поколений вовсе и не будет.
С другой стороны, может быть, это действует вовсе и не morti-fulgurans. Ведь, Ротбейн сразу, не колеблясь, констатировал кусми-кусми. Почему бы не быть правым Ротбейну? Зачем же опровергать его, признанное вдобавок всем обществом, мнение, и делаться собственным палачом?
Нехорошо иметь претензию знать самому больше всех остальных людей науки! Ротбейн сказал, что это кусми-кусми, другие поддержали его мнение, — ну, и пусть будет кусми-кусми!
Да, ведь, и все равно — говори-не-говори, а никого этим не спасешь; поэтому лучше промолчать!
Однако, голос совести был сильнее всех этих соображений изворотливого ума.
"Бакерман!" — говорила совесть, — "ты лжешь самому себе. Ты хорошо знаешь, что твоя жена умерла от morti-fulgurans, что никакого кусми-кусми тут нет и что один ты причина той страшной эпидемии, которая истребит все человечество. Если хочешь уменьшить вину своего проступка, ты должен открыто сознаться во всем, и если ты этого не сделаешь, то будешь величайшим негодяем, когда-либо обременявшим собою землю!"
Бакерман сдался этим доводам своего внутреннего судьи. Он вдруг почувствовал в себе геройство древних мучеников и решился немедленно же искупить свою вину. Да, он хотел испить горькую чашу до дна!
У него был враг, смертельный враг, в лице профессора Гюго Кранквейна, его соперника в науке о микробах, маленького лысого человечка с лисьей мордочкой, очень ученого, очень одностороннего и очень завистливого. Этому Кранквейну он, Бакерман, и откроет свое преступление.
Бакерман оделся и вышел из дому.
Кранквейн жил в отдаленном предместье, куда редко кто к нему забирался. На звонок Бакермана он сам отпер дверь, но отскочил в испуге, увидав расстроенную физиономию своего коллеги.
— Это вы?! — воскликнул он, тараща свои хитрые, круглые глаза. — Что с вами?
— Да, это я, со вздохом ответил Бакерман. — Жена моя умерла сегодня под утро.
— Слышал, — сказал Кранквейн с лицемерной печалью. — Она, бедная, была первою жертвою кусми-кусми.
— Вовсе не кусми-кусми! — запальчиво крикнул Бакерман. — Пожалуйста, не поминайте этого мифического кусми-кусми!.. Его вовсе и не существует; вы все носитесь с пустым звуком… Не фикция какая-нибудь тут действует, а просто-напросто — мой morti-fulgurans!
"Эге, помешался, бедняга!" — подумал не без чувства злорадства Кранквейн.
— Я хорошо знаю эту историю, — сказал он вслух тоном полуснисходительного презрения, которым говорят с детьми да с больными, — ваша уважаемая покойная супруга купила восточных ковров, прибывших прямо из Дагомеи, служащей очагом кусми-кусми. Последствия ясны, как Божий день.
— А я вам говорю, что нет никакого кусми-кусми, и никогда его и не бывало! — горячился Бакерман. — Да и разве может какая бы то ни была болезнь, при настоящем высоком состоянии медицины и обилии всевозможных целебных средств, убить в течение трех часов совершенно здорового человека? Разве может поразить так внезапно, без всяких предшествующих симптомов? Нет, тысячу раз нет! Ни одна из известных нам до сих пор болезней не выражается и не действует так, да и против них всех есть верные средства, поняли вы?.. Повторяю: это мой новооткрытый микроб morti-fulgurans убил Жозефу и свирепствует теперь по городу, а не кусми-кусми.