Кранквейн саркастически усмехнулся.
— Дорогой Бакерман, — проговорил он по возможности мягко, чтобы не раздражать более посетителя, начинавшего казаться ему просто "опасным субъектом", — очевидно, горе совсем сбило вас с толку. Morti-fulgurans, ничто иное, как плод вашего больного воображения, а данное положение слишком серьезно, чтобы останавливаться на невероятных гипотезах.
— Гинотезах?! — воскликнул Бакерман, багровея от негодования. — Какие тут гипотезы? Понимаете ли вы то, что говорите?… Morti-fulgurans вовсе не плод воображения, а существо реальное… слишком даже реальное, как я теперь убеждаюсь!.. Я… я сам создал его, вырвал его из небытия. Я сделал его неприкосновенным, непобедимым, презирающим медиков всего мира со всеми их знаниями и снадобьями!.. Я держал его в своей лаборатории, я отравил им madame Бакерман, Ротбейна, Терезу и еще пятьсот человек, а вы толкуете мне о плодах воображения, да о гипотезах!.. Это вы ими всю жизнь пробавляетесь, а уж никак не я, основывающийся единственно на опыте и строго проверенных фактах!
— Успокойтесь, дорогой коллега, прошу вас, успокойтесь. Завтра утром я возвращу вам ваш визит, и вы сами согласитесь с тем, что вы сегодня… по меньшей мере, заблуждались.
— Однако, видите же вы, что самого меня не трогает эта болезнь, — значит, это действительно мой morti-fulgurans, от влияния которого я сумел оградить хоть самого себя, всесторонне изучив его свойства и…
Не договорив, Бакерман вдруг остановился, пораженный новой мыслью, сверкнувшей в его мозгу, как молния, и рассеявшей сразу все то, что угнетало и мучило его.
— Нашел, нашел! — крикнул он во все горло и, не простившись даже с растерянно смотревшим на него Кранквейном, бросился бежать.
— А, ведь, Бакерман и в самом деле сошел с ума! — подумал Кранквейн, покачивая своею безволосою головой. — Положим, и раньше-то его умственные способности были не из блестящих, а в настоящее время он совсем свихнулся.
На этом почтенный Кранквейн и успокоился. Он также был застрахован от влияния всевозможных эпидемий, и потому не боялся кусми-кусми. Участь же его сограждан очень мало интересовала его, а в morti-fulgurans он положительно не верил.
Бакерман шел домой гигантскими шагами, размахивая руками и рассуждая сам с собою вслух:
— Нашел, нашел! — повторял он. — Ведь, мой morti-fulgurans был культивирован с помощью отрицательного электричества, так что положительное несомненно должно немедленно убить его… Это верно, абсолютно верно и так же мало может быть подвергнуто сомнению, как то, что дважды два — четыре.
Посредством положительного электричества он тотчас же будет уничтожен, стерт в порошок; он сделается таким же безвредным, каким был, когда я извлек его из масла…
Нет, он будет и еще безобиднее!.. И люди будут продолжать свое существование и нечего им будет бояться!.. Да, нужно только положительное электричество, чтобы спасти мир, спасти человечество, обеспечить дальнейшую возможность появления бесчисленного множества будущих поколений и увековечить имя Бакермана!.. Так принимайся же живее за дело, Бакерман! Ты накликал беду, но ты же, ты один, можешь поправить ее… Да, уничтожить morti-fulgurans'а может лишь тот, кто создал его!..
Между тем эпидемия шла тоже гигантскими шагами. Брунвальдом она завладела уже вполне. Не было почти ни одного дома, в котором не имелось бы, по крайней мере, хоть одного больного, и все эти больные умирали с поразительной быстротой. Ничем нельзя было ни остановить развитие этой загадочной болезни, ни уберечься от нее.
Все растерялись и впали в уныние. Заботливая администрация тщетно распорядилась беспрерывно орошать весь город посредством паровых насосов самыми сильными дезинфицирующими жидкостями.
Телеграф принес тоже весьма неутешительные известия. Утром на другой день после смерти первых жертв morti-fulgurans'а в Брунвальде, в Берлине уже насчитали по разным частям города десять случаев смерти от "новой" болезни, занесенной туда молодым человеком, приехавшим из Брунвальда. Конечно, первыми в Берлине умер он со своими семью спутниками, сидевшими с ним в одном вагоне.