Только у евреев и христиан было принято оставлять и растить всех детей, независимо от их физических данных, пола и состояния здоровья. Эта практика, кстати, вызывала презрение у римлян, которые приписывали это поведение «отсутствию отбора» в «примитивных» культурах.
В Японии также существовал ритуал отбора новорожденных. Действительно, в стране было не так много пригодных для земледелия площадей, и население часто страдало от голода. Поэтому сёгуны решили стабилизировать численность населения японского архипелага на уровне 30 миллионов жителей, числе, которое считалось идеальным по отношению к возможностям сельского хозяйства в стране.
Чтобы достичь этой цели, конечно, рекомендовали тем, кто ничего не производил, старикам и больным идти умирать в горы (посмотрите фильм «Баллада Нараямы»), но существовал и обычай, называемый «вытаскивание соломинок». И тут тоже приносили ребенка отцу, который решал, должен ли новорожденный жить или нет. Если ребенка считали лишним, то ему клали в рот шарик липкого риса и два шарика поменьше – в ноздри, затем отец своей рукой придерживал три закрытых отверстия, пока ребенок не задыхался и не умирал.
Королева Эмма II делает глубокий вдох, затем подходит к группе жриц в пурпурных одеяниях и обращается к папессе, чей скипетр самый большой в группе:
– Кто были эти незнакомцы, по-твоему?
– Журналисты.
– Не следует, чтобы сюда приходило слишком много Великих. Наши старые Великие… мы их знаем, но новые могут принести нам неприятные неожиданности.
Папесса Эмма 666 рассматривает свой скипетр:
– Самое главное пока – это чтобы наш план продвигался и чтобы Великие ни о чем не подозревали.
Королева кусает губу:
– А если они откроют нашу тайну?
– Ничего они не откроют.
– Почему ты так уверена в себе?
– Потому что Великие нас недооценивают. В этом наша сила, наш главный козырь, чтобы довести до конца наш план… – Жрица широко улыбается и добавляет: – И это не изменится.
Дым сразу проникает в ноздри, и он чувствует, как какой-то туман окутывает его разум. Его грудь распрямляется.
Его веки, тонкая завеса, закрываются от театра реальности, и Давид оказывается в обстановке, которая ему отныне хорошо знакома.
Нускс’ия ведет отсчет от 10 до 0, и, когда она говорит слово «ноль», он оказывается в коридоре, где обозначены вехами его прошлые жизни, на дверях, которые можно открыть и на которых вывешены таблички с выгравированными мужскими и женскими именами.
Он не останавливается на промежуточных жизнях и доходит до последней двери, его первой жизни на Земле.
Он открывает дверь, видит мост из лиан, который тонет в тумане, и большими шагами переходит в другое пространство-время.
Он видит себя атлантом на давно исчезнувшем острове.
Его зовут Аш-Коль-Лейн, и он занимается любовью со своей женой Инь-Ми-Янь, когда внезапно слышен звук рога – сигнал тревоги.
Оба атланта тут же одеваются и спускаются на главный проспект города Ха-Мем-Птах.
Он чувствует, что это не одна из тревог из-за астероида, который приближается к Земле, это что-то другое.
Несколько человек уже бегут к порту.
Возвращается корабль, он узнает его. Это корабль его сына Кетц-Аль-Коатля.
На борту корабля они обнаруживают тела, которые буквально изрешечены маленькими стрелами. Раненые лежат вперемешку с мертвыми. Сам Кетц-Аль-Коатль весь в крови. Десяток стрел торчит у него из груди и спины, но он еще дышит.
Аш-Коль-Лейн приносит сына в свою медицинскую комнату. Инь-Ми-Янь помогает ему и извлекает стрелы из тела сына.
Молодой человек весь пылает жаром, и мать дает ему лечебное средство, а отец накладывает на раны настой из растений.
Наконец силы возвращаются к путешественнику, и он может рассказать о пережитых им событиях.
Он и его двенадцать товарищей по экспедиции высадились на берег западного континента. Там их ожидали тысячи маленьких людей, которые забрались на возвышения.