Он еще очень молод - ему всего двести лет. Он не добр и не зол, не злопамятен и не мстителен. Все это чуждо ему. Ни этика и поступки, ни ауры и кармы никогда не интересовали его. Единственным, кто его хорошо понимал, был добрый маленький народец. Человеческая цивилизация уничтожила домовых. Немногие из уцелевших, мохнатики, бежали в отдаленные хутора и села. И вот он остался один... Ему стало одиноко и грустно. Сначала он пытался заговорить с жителями, разными способами старался обратить на себя внимание... Людишки оказались слепы и глухи! Однажды, наблюдая за игрой в дартс, Он придумал для себя игру в случаи. В улицы, бульвары, проспекты, заменившие сегменты, кидались разноцветные случаи-стрелки. Правило простое, как в детской игре: кто не убежал - я не виноват! Он всегда играл по-честному: прежде чем бросить черную стрелку, он всегда предупреждал. И что самое интересное, очень немногие из людей все же могли услышать его крик и обойти. Такие оставались жить. Были и такие индивидуумы, в которых за всю их жизнь не попадал никакой случай. Совсем незаметно для него игра превратилась в настоящую обязанность, чуть ли не в работу. Все его сородичи, молодые и старые, жили на больших расстояниях. К сожалению он никак не мог общаться с ними. Благодаря изобретенному телевидению можно было лишь наблюдать за живущими в них людьми. В предалеком будущем он присоединит к себе ближайших сородичей, изменит свою инфраструктуру и превратится в огромный Мегаполис. Он станет старше, много старше. Потом он, возможно, и возьмет на себя роль мессии человечества. И тогда берегитесь убийцы и маньяки, разбойники и бандюги... А сейчас он просто ГОРОД и ему просто скучно!
Глеб Гусаков
БОЙ
В степи это было, под Карлнаури. Да, только южнее, километров пятьдесят. Было нас - батальон новобранцев и гнал нас лейтенант нещадно, как мустангов - где бегом, а где шагом. Куда гонит - не знал никто. Говорили, что на левом фланге прорвало, а кто прорвал, сколько их... Сам нант не знал, получил вводную: немедленно выступить, направление зюйд-вест, скорость - восемь узлов, по прибытию на место - вступить в бой, заткнуть, оттеснить. Все. Даже полной выкладки не дали; набросали консервов, кто сколько унесет, боезапас дали по кило на брата, да дров навалили - степь ведь, днем жара, а ночью без огня - сдохнешь. И вперед. Хорошо - взвод шани набрался. Они, что твои боевые верблюды; почитай, все дрова они и перли. Здоровые мужики. А кунды только под ногами путались. Их во втором и третьем взводе пополам было. Потом нант их отфильтровал и пустил вторым строем, вот тогда они копоти и дали, шани за ними еле успевали. А нант не дурак попался, глотку не драл, забрал радио у Вострика, ну, помнишь - деревенский шкет из северных кундов, ему это радио по пояс было. А нант за плечи кинул, руки в локти, стойку три и порысачил. Только и слышно: "бегом" да "шагом". Четверо суток гнал, привал строили - когда вообще ни зги. А чуть рассветет - "подъем, бегом марш". На четвертые сутки под вечер горы на зюйде замаячили, вот тут-то нас и накрыло. Нант сам ни хрена не знал, но - может почуял что, а может - сообразил. Он ведь стреляный перец. Только на этот раз привал строить начали - еще светило не рухнуло. Степь, ты ж в курсе - оно в степь ныряет, как выключателем щелкает: вот день, а вот ночь. Привал построили, как на зарядке - времени хватало. Винты стопками сложили, палатки - крУгом, центральный огонь запалили, четыре дозорных огня. Пожрали, даже из пустых банок заслон успели до темна поставить оно хоть и погремушки, а иногда собит. Ну и разбрелись по тентам, как ханурики, едва стемнело... . . . Извини. Как вспоминаю... Ничего не могу поделать... . . . Они мимо шли, почитай - случайно напоролись. Хотя... Твань, не верю я в эти случайности. Ты ж знаешь, их ведь прет... Короче, дозорных едва не накрыло. Твань! Спали же все! Кто из них первый "тревогу" прохрипел... Наверно - все разом. Нант - молодчага - "свистульку" в центральный огонь выронил, не спал ведь, старый лишайник. Как мы из тентов рвались не помню. Убей - не помню. Какие, нахрен, винты?! Мы как суслики вокруг центрального огня в кольцо сбились, дозорных едва успели к свету подтянуть. Кто тянул - не знаю, но если б не подтянули - кранты, всем кранты. А потом наехало. Не знаю, как это рассказать, с чем сравнить. Это ужас, один чистый ужас. Мы вокруг центрального кольцом - жопы почти горят. А вокруг ужас. Такой, что кричать - глотка не открывается, и хочется порвать нервы, броситься вперед, только чтоб закончилось все, а ноги не идут. Нет впереди ничего, ни шороха, ни огонька, ни движения, а там они. Грудь сжимает - сознание теряешь, сердце - в гальку, стучать забыло, а стукнет - как колокол, на всю степь. И они слышат! Каждый стук, каждый вздох, каждую мысль твою - и ужас волнами. Стеной стояли, плечами друг друга сжимали - ключицы из-за ушей торчали. Упасть некуда - сзади жопа в огне, сбоку плечи, а вперед... качнешься, и нет тебя. И всех за собой утянешь. Кто из центрального горящую палку выхватил - не помню. Вообще ни хрена путного не помню. Как под прессом был, виноград из меня давили. Очухался слегка - в одной руке факел, другая рука с задницы огонь сбивает. И мокрый весь. А ужас... я его глазами видел - чуть дальше огня факела. И насквозь тебя смотрит. Какое, нахрен, сердце! До задницы ему сердце твое... Отступил. Если б не факелы - хана, всем хана. До рассвета так стояли: факела меняли в той руке, что впереди, да сами в факела старались не превратиться. А перед рассветом отлегло. Ушли они. Буквально - за мгновение, как светило включили. И как будто ничего и не было. А при свете стали разглядываться... Белые все, видал? Весь батальон такой, ни единого темного волоска. Представляешь? Стоят шани, здоровенные парни - глаза почти закатились, колени дрожат, а лица - что трава весной, зеленые, аж светятся. Тенты - в клочья, зашивать нечего, носовой платок толком не сложишь. Вокруг центрального огня, где стояли, земля по щиколотку втоптана, а вокруг - ни следочка. Словно и не ходили мы вчера по ней всем этим обосранным батальоном - гладь на сколько глаз хватает. И среди ровности стоят наши винты стопками. И ведь за ночь ни один о них не вспомнил. На кой мы их перли сюда? Они ведь... А погремушки в землю наполовину зарыты, одни крышки торчат. Словно забором нас обнесли. Вот и все. Полдня очухивались. Потом сообразили - еще одну такую ночь не выживем. Пошли к нанту. А он как сел на рассвете у центрального, так и не вставал. "Куда теперь?" - говорим. А он: "Домой". "А фронт, прорыв?" А он: "Это и был прорыв." И заплакал, нервы попустило. А мы смотрим на него - пацан ведь, нас старше вот на столько. Следующую ночь тихо было, а все одно никто не спал. А утром назад пошли. Да какой там - пошли. Шагов двадцать прошли, а потом, как по команде руки в локти, стойку три и порысачили.
Игорь Дорохин
ВЫБОР СЕМЁНА
Семен пил. Пил много. Еще он любил читать. И, если пил он запоем, то читал - взапой. Что, где, когда, в каких количествах? Вино, водку, самогон, классику, детективы, фантастику, везде, круглосуточно, литрами и томами. Справедливости ради отмечу, что если непьющим его можно было увидеть, то нечитающим... я даже подозревал, что без книг он не может... как нормальные люди без еды и прочего. Но если против чтения я ничего не имел, то его пьянки надо было как-то прекращать. И я поставил его перед выбором: или он будет читать любые книги, совершенно не употребляя, или пить любые вина, но совсем забыть про чтение. Семен задумался... Через неделю он выгреб за порог пустую тару, вымыл свой видавший виды и вина стакан, выбросил его в форточку и со словами "Рубикон перейден", завалился на кушетку, прихватив любимый томик Булгакова. Заглянув к Семену через месяц я увидел завалы книг. Вся комната была забита ими книги лежали на столе, стульях, кушетке и на полу, а сам Семен, как говорят, "лыка не вязал", хотя бутылок нигде не было видно. "Неужели напился?" - с удивлением подумал я, не представляя, как он это сделал. - Я-я не п-п-пил, - почувствовав мое присутствие пробормотал Семен, еле ворочая языком. - П-п-просто к-книги п-п-прочитанные вот в такой последовательности, - и он сунул мне список из десятка книг, - дают эф-ф-фект н-не хуже б-бутылки водки. - Так ведь читать-то их долго, - не поверил я, заметив в списке "Войну и мир" Льва Николаевича и "Властелина колец" Джона Рональда Руэла. - А я в п-первую очередь с-скоростным чтением овладел, - отмахнулся Семен и быстро-быстро залистал последнюю из списка книгу, называвшуюся, кстати, "О вреде алкоголя". Перелистнув последнюю страницу, то есть, дочитав до конца, он упал на кушетку и захрапел. Начитанный-начитанный...