— Делор хочет освободить нас, переместив в антимир.
Стартон не успел договорить, как Лола взвизгнула:
— Только не это! Там… Гадкие, гадкие антиподы!
— Лично я уже привык к ним, — сказал Делор. — И это шанс, коллеги. Я сделаю «окно» в антимир и буду держать его десять секунд. Вы должны успеть.
Бибабурдо с наслаждением вывернулся наизнанку и подставил внутренности под мощный поток позитронов. Пришлось-таки поволноваться из-за этих мерзких пришельцев, невесть откуда свалившихся к ним. Бр-р… Какие они сухие, волосатые, омерзительно-белые. На Совете все хотели умертвить гадов. И только он, Бибабурдо, усомнился в целесообразности такого решения.
— Отправим-ка их в антимир, — предложил он Совету. — Вроде гуманный акт, а с другой стороны — что их ждет хорошего в этом антимире…
Первым очнулся Стартон и растормошил остальных. Сознание еще удерживало смутные образы черных склизких тварей.
«Куда же нас теперь занесло?» — подумал капитан.
Луг, ромашки, вроде, вьюнки… Небо голубое…
— Да это же Земля! — заорали земляне. — Наша Земля!!!
Когда радость поутихла, они подняли головы к небу, словно молясь за профессора Делора.
Интерпресскон-1998
Николай Большаков
Уездная история
Направо пойдешь — убиту быть,
Налево пойдешь — коня потерять,
Прямо пойдешь
Что должно было бы произойти, пойди Иван прямо, было неизвестно, потому-что там, на месте вытершихся от времени букв, красовалась обильная воронья погадка. И вообще кругом было полно вороньих следов — на пыльном гравии съездов, на подпирающих большой валун булыжниках, на серой выцветшей траве, на вычищенных вечно стелющимся по земле песчаным ветром белых черепах, разбросанных тут и там…
Иван посмотрел на небо. Небо было чистое и голубое. В вышине плавно описывала круги маленькая черная точка. Таял в синеве инверсионный след. Слева из-за леса поднималось солнце, справа, у самого горизонта, где степь сливалась с небом, торчала уродливым решетчатым пальцем геодезическая вышка. Одному Перуну ведомо, откуда здесь, в степи, посреди прямого и ровного двухрядного шоссе, взялся этот камень из глубины веков, заросший по бокам серебристо-зеленым мхом, словно впаяный в асфальт, с странными полустертыми словами, выбитыми неровной угловатой кириллицей…
А за спиной рычал дизелем на холостом ходу бортовой Камаз, и напарник за занавеской беспокойно заворочался…
Из-за валуна вышел старец. Это был именно старец — не старик, не дед, а именно старец — седой и благообразный. Он был высокий и тощий, опирался на толстый резной посох; легкий ветерок развевал ветхий, но аккуратный плащ на его плечах.
— Здравствуй, молодец! — голос старца был высокий, дребезжащий и вовсе не благообразный.
— Здравствуй, дедушка, — сказал Иван. — Подвезти надо?
— Спасибо, молодец, не надо. Поговорим немного?
— Поговорим. — Иван вытащил пачку «Стюардессы», протянул старцу. Старец помотал головой.
— Не употребляю. А звать-то тебя как?
— Иваном. — Иван закурил, выпустил струю дыма в радиатор.
— А вас?
— Дедом Всеведом кличут. Так вот, Ванюша, разговор у меня к тебе.
Иван молча пускал дым.
— Нелюбопытный ты, Ванюша. Ну, да это ничего. Понимаешь, Ванюша, дело одно надо сделать. Сильные люди надобны. Ты, я вижу, парень крепкий… Такие нужны.
— Зачем?
— Видишь? — старец простер руку на северо-восток. Там, прямо между солнцем и лесом, вырастали из утреннего рассеивающегося уже тумана башни огромного черного замка, похожие на стопки очень толстых блинов, увенчанные островерхими треугольными крышами с шпилями. — Там живет Кощей. Слышь, Ваня, он там трех царевн прячет. Царевны-то красавицы, умницы, а этот гад старый их так и сгноит в девичестве… — голос старца сделался совсем масляным.
Иван последний раз затянулся, втоптал окурок в асфальт. На мгновение он представил себя: на кауром коне, с тускло блестящим кладенцом и золоченым круглым щитом, в сверкающем бахтерце и шишаке с бармицей. А поперек седла — царевна в белом сарафане…
— Мать! Я тут с тобой трепаться буду, а у меня арбузы гниют!
Иван сплюнул и полез в кабину. Старец проводил взглядом уезжающий Камаз, и сел в тени от камня. Но прежде, поплевав на рукав кафтана, стер засохшее черно-белое пятно, и с удовольствием перечитал последнюю строчку: «Прямо пойдешь — ну и дурак!»
Валерий Брусков
В дальней дороге