Валерик стянул майку и со стыдом взглянул на свой рыхлый живот, на котором возле светло-вишневой родинки алел крупный белоголовый прыщ. Перевел взгляд на очкарика Серёжу, невозможно худого и сутулого, потом посмотрел на Рому и Диму: среднего роста, с нормальными фигурами, но ничего выдающегося... Наверное, тут, в просторной и пустой раздевалке, которая только что была под завязку забита сильными и большими мужчинами, Валерик впервые ощутил жесточайший стыд от того, что выбрал бабский факультет.
И девочки за стеной взорвались хохотом.
Мучаясь комплексами, он совсем было потерял интерес к биологии, и вот тогда-то миксы нашли его.
Это было после первого курса. Валерик выполнял летнее практическое задание и бродил по лесам, собирая грибы-трутовики, а сентябре, вернувшись в вуз, засел за определители. Большинство грибов он нашёл в справочнике без труда, а вот один, светло-коричневый, подёрнутый легкой белёсой пленкой, определить никак не мог.
– Это не гриб, – раздраженно сказала ему преподаватель. Он поймал её на бегу, в коридоре и, видимо, в неподходящий момент.
– А что? – по инерции спросил Валерик.
– Миксомицет, я думаю. Если хотите узнать наверняка, спросите у Александра Николаевича. Он бывает по четвергам.
Валерик хотел выкинуть странный гриб, но потом в нём пробудилось смутное любопытство. Он ещё не слышал слова "миксомицет".
Кафедра была почти пуста. Работал только один компьютер, и за ним, лицом ко входу, на чёрной вертящейся табуретке сидел молодой человек лет двадцати шести. У него были густые тёмные волосы и приятная внешность голливудского актера, который нравился Лере, но имени которого Валерик из ревности не хотел запоминать.
Молодой человек сидел, глядя в экран и совершенно по-детски опираясь подбородком о кулаки. Поза у него была такой уютной, что Валерику захотелось подойти и усесться рядом.
– Здравствуйте, – чуть кашлянув, сказал Валерик.
– Здра-аствуйте, – тихо и медленно ответил молодой человек, чуть мяукнув на букве "а".
От батарей текло расслабляющее тепло, из открытой форточки струился морозный зимний воздух, яркое солнце вливалось в окно, пахло кофе и свежими булочками.
– Александр Николаевич... – начал было Валерик, предполагая, что этот красивый молодой человек точно не может оказаться микологом, но тот снова блеснул глазами и протянул:
– Да-а.
В его голосе звучали низкие бархатные нотки, похожие на мурлыканье.
– Это вы – Александр Николаевич?
– Да-а. А вы ко мне?
– Да. Наверное. У меня тут – вот, – и Валерик протянул спичечный коробок со странным грибом, похожим на маленький перепечённый кривобокий пирожок.
– Ну, это fuligo, – Александр Николаевич едва взглянул на коробок с грибом. – Миксомицет. Очень у нас распространённый. А в чём вопрос?
– Я думал – гриб, – Валерик растерялся и стал мямлить. – Не нашёл в определителе, решил уточнить...
– Нет, не гриб. Миксомицет, – Александр Николаевич резко и утвердительно кивнул и сразу перестал быть похожим на разомлевшего кота. – А вы как относитесь к миксомицетам?
Валерик растерялся ещё больше: он не знал, что отвечать.
– А как к ним можно относиться? – спросил он. – Это же просто... грибы.
– А вот и не грибы, – Александр Николаевич не смеялся, но смех, казалось, разлился по его фразе, как молоко по блюдцу. Слетая с его губ, слова как-то изогнулись и вывернулись, так что получилась залихватская, задорная рулада. И что-то в этой игривой интонации заставило Валерика слушать.
– А вы знаете, что их открыли совсем недавно? И называли "грибозвери", потому что первую часть жизни они проводят в движении и лишь потом застывают, приняв форму грибов? Знаете, что это одноклеточные, диаметр которых может достигать девяноста сантиметров? Знаете, что они занимаются любовью для удовольствия? Знаете, что передвигаются, решают задачки и управляют роботами? Знаете, что они одни из самых распространённых существ на планете? И что живут везде: и в лесу, и в городе, но их почти никто не замечает... И ещё что они бессмертны. Вот если бы вы всё это знали, у вас было бы к ним отношение.
И преподаватель снова повернулся к компьютеру и снова положил подбородок на кулаки. А у Валерика в груди что-то бухнуло. В голове заметались слова: движутся, любят, решают задачи...
– А как это? – спросил он и всё-таки подсел к преподавателю.
Так он начал изучать миксы. Это было странно, но заразившись чужой увлеченностью, чужой любовью, испытывая жгучий интерес к миксомицетам, он принял решение писать курсовик по ним не из-за этого.
– У тебя почти не будет конкурентов, – сказал Александр Николаевич. – В России миксами никто почти не занимается. Хотя зря. Шняжки, они прикольные.
И вот это побудило Валерика взяться за работу. Он хотел выделяться, и легче всего это казалось сделать там, где не было соперников.
Легче...
Точно так же ему казалось порой, что он влюбился в Леру именно из-за лёгкости выбора. Её просто не надо было выбирать. Она была тут, рядом, о ней можно было заботиться, её можно было видеть каждый день. И даже можно было прислушаться ночью и услышать её дыхание. Валерик часто лежал и прислушивался, и ему казалось, что слышит: из-за закрытой двери – и отделяет от дыхания всех остальных...
Лев часто подшучивал над Лерой. Иногда называл её обидными словами.
Александр Николаевич придумывал для миксомицетов тысячи нелепых имен, говорил про них "шняжки", "пупырки", чёрт знает, что ещё.
А Валерик так не мог. И к Лере, и к миксам он относился серьёзно и уважительно. Он старался называть их правильно. Он ставил их выше себя.
И ему казалось несправедливым, что и Лера, и миксы гораздо охотнее идут к тем, кто ими слегка пренебрегает. Он ревновал. Он был безумно горд и счастлив быть рядом со Львом и рядом с Александром Николаевичем, но именно их считал главными своими соперниками. Валерик хотел победить, чтобы иметь право диктовать свои условия, свои имена и названия.
Валерик закрыл чашку Петри и убрал её в ящик стола: в нижний, который открывать приходилось реже всего. Молодые миксы боялись света.
Спустя две недели Валерик повёз споры в сад. Он уже видел в бинокуляр едва заметное движение чуть вылупившихся миксамёб и хотел взглянуть на это поближе.
На улице было морозно, и, опасаясь, что только зародившаяся жизнь погибнет, Валерик долго кутал чашку Петри в старый шарф, оборачивал целлофановым пакетом и устанавливал на жесткое дно чёрной сумки, которую всегда носил на плече.
Ехать надо было долго: сад располагался на другом конце города. Валерик трясся в холодном трамвае, смотрел на красноносых людей, чьи глаза слезились от морозца, на иней на трамвайном стекле: не узорчатый, грязными иголочками, без затей, на лед, восковыми оплывами покрывший чёрные резинки окон, на пар, вырывавшийся при выдохе изо рта.
От скуки Валерик украдкой старался выдохнуть так, чтобы пар получался погуще, похожим на дым курильщика. Пар получился шикарный: густой и плотный, так что стало даже неудобно перед пассажирами трамвая. Но не успел Валерик устыдиться, как из белого прозрачного воздуха на него вынырнуло фантастически неправильное лицо. Это было лицо молоденького паренька, низкорослого, курчавого, опрятно одетого, и Валерик совершенно беззастенчиво вглядывался, пытаясь понять, откуда же берется ощущение, что оно состоит из двух половин. Потом он понял: глаза. Левый глаз у паренька был большим и блестящим, а правый – маленьким и тусклым. Он был как самодельная кукла, для которой не нашлось двух одинаковых пуговиц.
Паренек заметил, что на него пристально смотрят, и застенчиво улыбнулся. Валерик смущённо отвел глаза, и в момент, когда взгляд скользнул по странному лицу в последний раз, осознал, что дело всего лишь в ресницах и бровях. Слева они были ярко-чёрными, справа – прозрачно-жёлтыми.