угодно, пусть даже злостью или презрением. А ведь я действительно думала, что
наконец-то встретила человека, который рассмотрел во мне личность...
Какая же я дура! Почему мне нужно обязательно что-либо доказывать? Учителю -
что я вовсе не маленькая девочка, матери - что самостоятельная и что рисовать -
мое призвание, Темному - что я не девушка на одну ночь, Катьке Перовой - что я
все-таки могу соблазнить учителя... Ну и чего я добьюсь, доказав им все это?
Можно подумать, им не плевать на меня! Если бы хоть кто-то из них ценил меня и
любил по-настоящему, тогда был бы хоть какой-то смысл во всем этом. А так, я
лишь растрачиваю себя понапрасну.
К черту деньги! К черту независимость! К черту Арсения Валерьевичу и его тягу к
маленьким несчастным девочкам!
Ненавижу. Ненавижу их всех!
Шатаясь, я поднялась на ноги, сполоснула лицо в раковине, прополоскала рот и
насухо вытерлась махровым полотенцем.
Видеть Арсения Валерьевича я не хотела. Но как игнорировать человека, когда
находишься в его квартире и спишь в его постели? И зачем я только наврала ему
про беременность? Все итак сложно, а тут еще это. Я вообще когда-нибудь
поумнею?
Учителя я обнаружила, едва выйдя из ванной комнаты - он стоял напротив двери,
прислонившись плечом к косяку, с понуро опущенной головой. Увидев меня, он
довольно напряженно оглядел меня с ног до голову (наверное, боялся, что я
собираюсь с собой что-то сделать), затем преодолел в два шага разделявшее нас
расстояние и оказался совсем близко, так, что я могла коснуться его - если бы
захотела.
- Мила, я обидел вас, не так ли? - тихо спросил он.
Я покачала головой, устало оперевшись спиной о дверь ванной. Но Арсений
Валерьевич - на мою беду - оказался слишком проницательным.
- Простите меня... Я не должен был говорить вам все это. Мне постоянно кажется,
что я обязан что-то донести до вас. Что-то очень важное. Но я даже не подумал
узнать... нуждаетесь ли вы в этом...
- Арсений Валерьевич, вызовите мне, пожалуйста, такси, - прошептала я, опуская
голову.
- Мила, вам незачем...
- Вызовите. Мне. Такси, - сжала я с силой кулаки. - Я хочу домой.
- Вы уверены? Что вы скажете матери?
- Не важно. Что-нибудь придумаю.
- Тогда я поеду с вами...
- Нет! - вскинула я голову. - Я поеду одна.
- Я поеду с вами, Мила. Возражения не принимаются.
Я зажмурилась, пытаясь удержать рвущиеся из груди рыдания.
- Арсений Валерьевич...
- Да, Мила? - услышала я его приглушенный голос.
Открыв глаза, я встретила его внимательный взгляд и после короткой паузы чуть
слышно прошептала:
- Поцелуйте меня... Пожалуйста...
Арсений Валерьевич какое-то время пристально смотрел на меня (на губы мои он
даже не взглянул... может боялся искушения?), затем отвернулся, и я услышала
сдавленное:
- Я не могу, Мила. Прости...
Прости? И все?
Я попыталась улыбнуться, две слезинки самовольно сбежали по щекам.
- Понимаю, - пробормотала я, изо всех сил стараясь не шмыгать носом. - Я опять
сморозила глупость. С какой стати вам целовать меня? Вы все еще любите ее, а я...
я такая дура. Бестолочь просто. Вы совершенно правильно поступили. Вы учитель,
а я - кто? Безмозглая неврастеничка, похуже этой вашей Карениной наверное...
Всю жизнь я только и делаю, что все порчу. Вот вас решила соблазнить... (в этот
момент учитель бросил на меня недоверчивый взгляд, который я не смогла
выдержать и опустила глаза) Я поспорила на вас. С Перовой. Вот видите - вы меня
совсем не знаете. Я гнусная, подлая, беспринципная. Я не заслуживаю, чтобы
меня...
Я не договорила, так как Арсений Валерьевич подошел ко мне вплотную и, сжав
мое лицо в ладонях, начал медленно склоняться к моим губам.
О нет. Неужели он меня сейчас поцелует? Вот так сразу? То есть... Он
действительно хочет меня поцеловать? Или это просто... из жалости? В таком
случае, он рано или поздно пожалеет об этом и... начнет избегать меня. А я буду
чувствовать себя виноватой. Ведь фактически это я принудила его к этому.
Изначально он не собирался меня целовать. Судя по всему, у него и в мыслях этого
не было. Он возненавидит меня, а потом и себя.
Я не могу. Не могу допустить этого...
И едва губы учителя коснулись моих, я резко отняла его руки от своего лица и,