говоришь.
- Мама, я в порядке. Устала немного. Меня друзья подвезут.
- Ну смотри, Мила. Я полагаюсь на твое благоразумие.
Я тупо посмотрела на экран, оповещавший мне, что "звонок завершен", затем
уставилась на размытое - из-за пелены слез - отражение в висевшем напротив
зеркале.
Хрупкая фигурка в длинном, цвета спелой черешни, струящемся шелковом
платье, абсолютно закрытом спереди и обнажавшим красивый - что уж
скромничать? - изгиб спины сзади. Бледное лицо, обрамленное распущенными
каштановыми волосами, потускневший взгляд и грустные карие глаза, в которых
по-прежнему стояли слезы.
Идиотка! Какого черта я сюда притащилась? О чем только думала, наряжаясь в
это дурацкое платье? Чего я ждала? Что Арсений Валерьевич тут же упадет к моим
ногам, сраженный моей неземной красотой? Или может быть надеялась, что он все
еще помнит тот поцелуй и что ему просто нужно время, чтобы понять как сильно
он меня любит? До каких пор я буду наступать на одни и те же грабли? Ведь жизнь
неоднократно доказывала мне, что я недостойна счастья, что все, кого я люблю,
равно или поздно оставят меня...
- Мила?
Я вздрогнула, открыв глаза. Из зеркала на меня смотрело два отражения. Мои
сверкающие от слез глаза встретились со странно потемневшими глазами учителя.
- Позвольте, я отвезу вас домой, - произнес он, когда я обернулась, и мы оказались
лицом друг к другу. - Я вижу, вы устали. В вашем положении нельзя
перетруждаться...
В моем положение?
Черт. Он же думает, что я беременна.
Так значит, вся эта забота, жалость - все это из-за мнимой беременности? То есть
сама я ничего не значу для него? Он по-прежнему видит во мне провинившуюся
девчонку, которая нуждается в наставлении и покровительстве...
И тут я рассвирепела.
Да сколько можно бегать от собственного "я"?! До каких пор мы будем играть в
эти дурацкие игры под названием "у кого лучше получится скрыть свои истинные
мотивы и чувства"? Разве мы не взрослые люди, которые обязаны отвечать за свои
поступки, говорить то, что думают, и прислушиваться - хотя бы изредка - к голосу
совести и рассудка?
Все! Устала! Достало меня это притворство! Не хочу строить из себя ту, кем я не
являюсь на самом деле!
- Я не беременна, - произнесла я, высоко задрав голову. - Я выдумала это, чтобы
насолить вашей невесте. Между мной и Темным ничего не было. Я девственница,
понятно вам? А сюда я пришла, чтобы... сказать, что люблю вас. Но я ни в коей
мере не претендую на ваше сердце. Разве могу я конкурировать с мертвой
девушкой? Ведь она была и будет вашей единственной любовью, не так ли? Мне
лишь остается... пожелать вам счастья, вам и вашей очаровательной невесте, и
попросить... Позаботьтесь, пожалуйста, о Маше и Саше, станьте для них такими
родителями, о которых они могли только мечтать, любите их, как родных, пусть
они ни в чем не будут нуждаться...
- Что-то еще? - спросил он, в упор глядя на меня. Каменное лицо, непроницаемый
взгляд.
У меня закружилась голова, стало больно дышать.
И это все, что он может сказать? "Что-то еще?"
Мне захотелось топнуть ногой, наорать, залепить ему пощечину, послать его куда
подальше... Но я лишь глубоко вздохнула, выдержала короткую паузу и
произнесла еле слышно:
- Да, есть еще кое-что...
И шагнув ему навстречу, я в неудержимом порыве обхватила его лицо ледяными
руками и прильнула к его губам, закрыв глаза и задержав дыхание. Арсений
Валерьевич молча стоял, не делая никаких попыток обнять меня. На поцелуй он
так и не ответил.
- Простите меня, - прошептала я, оторвавшись от его губ. - За все.
А потом я подхватила подол чертова платья и выбежала из холла - прямо на
улицу.
- Уверена, что это нужно? - спросила мама, протягивая список необходимой мне
литературы.
- Уверена, - решительно кивнула я, забираясь с ногами на постель и углубляясь в
чтение.
Последние две недели были насыщенными на события.
После вечера в честь помолвки Арсения Валерьевича и Светланы Александровны
я, зареванная и продрогшая, в одних туфельках, без пальто и головного убора,
заявилась в свой гараж-студию и всю ночь рисовала мрачные, депрессивные
картины. От скорого сумасшествия и более плачевных последствий шатаний