Мама видит, что я поднимаюсь, и подходит ко мне, чтобы взять на руки. Я ходить и сама могу, но ездить у мамы на руках очень приятно, ведь это же мамочка. И она меня носит на руках, позволяя растворяться в её тепле, хотя я уже крупновата и тяжеловата. Но мамочка после всего произошедшего просто не хочет меня из рук выпускать, чтобы отогреть, ну и показать, что не винит меня. Я всё это понимаю разумом, ведь я же — офицер, но всё равно ребёнок, поэтому мне хочется быть у мамы на руках и ни о чём не думать.
— В трапезную? — спрашивает меня мамочка. — Пойдём, посмотрим, чем нас нынче повара порадуют.
— А допросили Варвару? — интересуюсь я, чувствуя мамины руки.
— Допросили, — поморщившись, кивает мамочка.
Она усаживает меня за стол в трапезной — это комната такая большая, где положено принимать пищу. То есть только в этой комнате и положено, в других нельзя, хотя исключения, конечно, бывают. Мне же просто нравится есть за одним столом со всеми, да и привычно — детский дом, училище, армия…
— Допросили, — повторяет мамочка, ожидая, пока слуги сервируют обед.
— Власть или деньги? — интересуется Серёжа, но я с ходу не понимаю, о чём он.
— Умный мне зять достался, — хмыкает мамочка. — Деньги, Серёжа. За казнокрадство у нас положена смертная казнь, но есть ещё люди, считающие, что достаточно просто иметь много золота, чтобы быть вне закона.
— Погодите, — тут доходит и до меня. — Вы хотите сказать, что всё это — убийство, проклятье — ради железок? Ради жёлтых кругляшков?
— «Нет такого преступления, на которое не пойдёт капитал ради трехсотпроцентной прибыли», — цитирует Маркса мой любимый. — Так что всё логично, но это повод пересмотреть систему охраны.
— Охраной занимаются, — кивает мамочка.
— Начальник охраны просто дурак или в доле был? — продолжает Сергей. — Всё-таки взломать систему охраны через ребёнка — ход довольно стандартный.
— В доле, — внимательно посмотрев на моего жениха, отвечает мама. — А какие ещё варианты есть?
— Через слуг, например, — пожимает плечами любимый. — Пропускной режим нужен, причём не только на колдовстве построенный. А ещё — кто-то, кровно заинтересованный в том, чтобы ничего не случилось. Давай поедим…
Серёжа привычно уже берёт мои руки в свои, начиная меня кормить. Как-то у него получается погасить мою грусть по поводу рук, мягко очень и без давления. И в туалете тоже… Мама хотела приставить слугу, но Серёжа не дал, и я тоже не дала — он всё делает моими руками, отчего мне кажется, что я сама, а его я не стесняюсь. Чего здесь стесняться-то? Мы вместе, навсегда.
Сначала я ещё думала, что ему неприятно, но жених мой меня разубедил. Причём как-то очень мягко он это сделал, уверив меня, что ему неприятно быть не может. Мне это странно на самом деле, хотя, ставя себя на его место, я понимаю — то же самое делала бы. Значит, он меня любит, сильно-сильно, как и я его. Это же хорошо? А проблема рук — она временная, я знаю это, да и привыкаю уже. Будь дело в детдоме, там — да, там это была бы катастрофа, а здесь что? Меня любят — и Серёжа, и мамочка, и папочка, обо мне заботятся, чего ныть?
Сегодня, после того как у меня получилось приподнять стакан, было у меня ощущение странное там, где руки должны быть. Во время еды я пытаюсь представить ток горячей жидкости в руках, как мама объясняла — текущая вперёд и назад жидкость, согревающая руки. Я их не чувствую, поэтому сосредоточению процесс еды не мешает.
— Сегодня пойдём гулять, — информирует меня жених. — Кстати, как здесь со временами года дело обстоит? Мама?
— А это зависит от того, где вы находитесь, — улыбается мамочка. — Кому-то хочется снега, кому-то — тепла. Мир-то у нас колдовской, потому смены времён года нет. Но туда, где лежит снег, отправиться можно.
— Пока не нужно, — качает головой Сергей. — Трудно это всё для восприятия на самом деле. А деревья, хлеб, овощи? Им же нужна смена времён года.
— На самом деле нет, — улыбаюсь я. — Вспомни парниковые овощи, тут, насколько я понимаю, принцип тот же. А куда мы гулять пойдём?
— Ну, сегодня вокруг дворца погуляем, — задумчиво произносит мой жених. — Далеко отходить не будем, ибо поспешать надо медленно.
— Хорошо, — киваю я, а мамочка смотрит с улыбкой на нас обоих. — Как скажешь. Мамочка… — зову я.
— Мне нужно будет заново учиться ходить и танцевать, — извещаю её я. — А то это всё у меня только во сне было, но приоритет-то у нас военный… Только можно, чтобы ты?
— Можно, маленькая, — кивает мамочка, отлично поняв, что я хочу сказать. — Хватит тебе боли.
Глава семнадцатая
Сегодня прямо с утра меня что-то беспокоит. Непонятное ощущение вызывает желание ворочаться и подёргиваться, но я лежу спокойно, пытаясь осознать, в чём дело. Осознаётся с большим трудом, но тут просыпается Серёжа. Вот, кажется, только спал, трогательно приоткрыв рот, и тут же, без перехода — на меня смотрят его внимательные глаза, полные нежности.