Поскольку Милана училась на гинеколога и отлично разбиралась в женской физиологии, она все про себя знала. То, что случилось в семье, не имело, как это ни странно, непосредственного отношения к ее сексуальной холодности. Все дело было вовсе не психологическом зажиме, а в маленьком лоскутке кожи. Лоскуток этот надежно прикрывал клитор плотным плащом и тем самым не позволял своей обладательнице получать наслаждение от близости. От неудобства помогла бы избавиться простейшая операция, но Милана сознательно отказалась от нее. Раз и навсегда она решила для себя оставаться той самой «Снежной королевой», каковой ее видели все близкие знакомые. Она устраивала себя такой, какой ее создала сама природа. Глубинными мотивами послужило еще и то, что она запретила себе даже мечтать о семье, о счастье и благости. Милана не хотела когда-либо пережить нечто сродни тому, что выпало на ее долю в юности. Она как никто понимала хрупкость человеческой жизни и не желала иметь привязанности. Мужчин она хотела лишь использовать, от возможности иметь детей раз и навсегда освободилась, за энную сумму уговорив знакомого врача, нечистого на руку, удалить ей обе трубы. Воротила сей от медицины, практиковал подпольные аборты на поздних сроках и вообще занимался темными делишками. Стоит, тем не менее, отметить, что пациентки его не умирали от кровопотери или сепсиса, он был по-своему талантлив и очень щепетилен. В узких кругах врача хорошо знали, и в случае необходимости обращались, визит стоил баснословных денег, зато ты получал желаемое и гарантию не отправиться на тот свет раньше уготованного срока. Врач купил квартиру в одном из спальных районов Москвы и оборудовал ее под нелегальную клинику. Здесь имелось все, что требовалось, от ультразвука до скальпеля. У него водились и помощники и единомышленники. То были доктора с образованием, не согласные с существующим положением вещей. Они придерживались теории о том, что женщина вправе распоряжаться собой, своим телом и плодом, как пожелает и когда пожелает. Пусть даже женщина эта неоперившаяся девчонка, а плод уже начал шевелиться. Абортивный материал использовали в каких-то неясных туманных целях, ничто не пропадало даром. В то время Милана сомнений не ведала, о чистоплотности врачей не задумывалась, ей необходима была гарантия, и чтоб без осечек. Чародей не стал ее долго отговаривать, разубеждать и грозить, сделал свое дело аккуратно и чисто, о материнстве можно было забыть раз и навсегда. Годы спустя, она не раз возвращалась в тот день и мечтала переиграть содеянное, но пути назад не осталось. Можно было лишь бесконечно и бесмыссленно сожалеть, проклинать себя за недальновидность и нелюбовь к себе.
В опытные руки Геннадия она попала, едва окончив школу. Милана взяла от него все мыслимое и немыслимое и, хотя у нее не было необходимости стоять на дороге, время от времени ее все же можно было заметить среди других девушек на обочине. Милана любила пощекотать себе нервы, она получала какое-то извращенное пряное удовольствие, опускаясь на самое дно. Не смотря на то, что Гена исправно подыскивал для нее презентабельных толстосумов, и она посещала самые дорогие рестораны и клубы Москвы, Милана неизменно навещала Ленинградку. Гена вскоре перестал обращать на это внимание, лишь пожимая плечами. Она всегда удивляла его. В ней был какой-то надрыв, нечто, что отличало ее от всех знакомых женщин. Он не лез к ней в душу, но видел что грязь к ней не липнет, она не превращается в дешевую курву , а опыт придает ей некий лоск. Таких, подобных, он никогда еще не видывал. Парень был почти влюблен. Но чувствовал холод, от нее исходивший и держался на расстоянии. Милана жила в доме 18А по Скаковой улице. В том же доме, на углу, располагался ОВД БЕГОВОЙ. Разумеется, ментам было известно, чем занимается одна из жительниц этого дома. Особенно пристальное внимание ей уделял подполковник милиции Птицын Валерий Дмитриевич. Он был толст, лысоват, еще молод, лет тридцати семи-девяти и жаден до баб. Птицын страстно любил проституток за безотказность и молчание. Он был немного садист и потому его побаивались. Когда перед отделением выстраивали шеренгу девочек для услады чинов, Птицын долго и тщательно выбирал себе жертву. Многие плакали после проведенных с ним двух-трех часов. А ведь это были в основном опытные уличные бляди, которых ничем не проймешь, не напугаешь, такого насмотрелись, натерпелись, что куда уж больше. Иногда Милана наблюдала со своего балкона за тем, как привозят и выстраивают девочек. Случалось это не так уж и часто. Менты беспредельничать обожали, но так часто, как хотели, возможности не имели. Примерно раз в месяц случался «субботник». Девки об этом знали, так повелось давным-давно и во всех районах города. Милана неторопливо курила, и уходила к себе на теплую кухню. Страдания знакомых милашек ее ничуть не трогали, как не трогали собственные. С Птицыным ей пришлось впервые столкнуться сразу после того, как погиб отец. Тогда она была юной девой, школьницей, неискушенной и неиспорченной. Только несколько лет спустя она вспомнила и поняла его взгляд, скользнувший по ней с интересом. Тогда она жила с Геной и уже научилась разбираться, что к чему. Птицын не знал еще, чем занимается красавица, живущая рядом с отделением. Глядя на нее, никому не пришло бы в голову ассоциировать девушку с пороком. А через некоторое время Птицын глазам своим не поверил, когда увидел чаровницу в традиционной шеренге блядей. Стоит ли говорить, что именно так и состоялось их близкое знакомство. Птицын шалел от новой знакомой. Он почувствовал в ней то необъяснимое, что позволило ему звонить ей после работы и в выходные. Он отчетливо понял в какой-то момент, что она не откажет и вовсе не потому, что обязана или боится. Как животное он чуял запах своей женщины, той самой, которую так и не сумел обрести. Милане же нравилось ходить по тонкому льду, нравилось ощущение опасности, а Птицын был, несомненно, опасен. Оба они балансировали на грани, каждый по-своему и подходили друг другу как половины одного целого. Он звонил ей и сообщал что на сборы у нее десять минут, не более. Если Милана оказывалась дома, весь ее вечер без остатка по умолчанию принадлежал Лерочке. Так она стала называть Птицына. Ее больше не привозили на «субботники», подполковник об этом позаботился, хотя Милана не просила его. У них установились какие-то странные, извращенные, больные отношения. Об отношениях этих никто из их окружения не догадывался , а сами они их не обсуждали. Мучительная и вместе с тем сладкая, эта связь длилась годы. Со временем они стали близкими друг другу людьми, их больше не связывал только секс. Наигравшись, много позже, они начали доверять друг другу и превратились в нечто вроде друзей. А поначалу к приходу Лерочки ей надлежало раздеться догола, накинуть лишь легкий, полупрозрачный пеньюар и в таком виде открыть ему дверь. Он любил вытащить, вытолкать ее на лестницу и хорошенько облапать прямо там, догадываясь о том, что к «глазкам» прилипли соседи; любопытные старушки и старики, что они ругаются и плюются, это его заводило. Он знал также, что ни за какие коврижки соседи шоу не пропустят, и непременно обозначал свое приближение громким разговором по мобильному. Милане было все равно. Она не стыдилась своего поведения и не интересовалась мнением о себе, по большей части, оно было хорошо ей известно.