К двери отеля вели несколько широких ступеней. Когда Соня ступила на верхнюю, стеклянная дверь бесшумно отъехала в сторону. Соня вошла в холл. Пахло краской и полиролью для мебели. Резьба, украшавшая стойку портье, швейцарскую, колонны, балки и перила лестницы, была выщелочена и заново покрыта лаком. Пожилая женщина в платье горничной пылесосила красный ковер. На высокой лестнице-стремянке стоял электрик и возился с тяжелой люстрой. За стойкой перед плоским монитором сидел молодой человек. Две женщины заглядывали ему через плечо. Одна из них была Барбара Петерс.
На Сонино появление, судя по всему, никто не обратил внимания. Лишь когда Игорь вошел с багажом и объявил: «Приехала фрау Фрай!», Барбара Петерс подняла голову. На лице у нее не было ни грамма косметики, что при ее чертах производило впечатление очень сдержанного макияжа. Волосы были искусно «растрепаны».
— Извините, у нас тут учебный процесс — компьютерные курсы прямо на рабочем месте. Разрешите представить — ваша коллега Мишель Кайзер, администратор, и господин Керн, который пока безуспешно пытается научить нас пользоваться его программами для гостиничного бизнеса.
На фоне Барбары Петерс администратор выглядела дурнушкой, с помощью которой красивая подруга старается подчеркнуть собственную привлекательность. Но без этого противопоставления она была вполне хороша собой. Круглое лицо, черные волосы, короткие, как у новобранца, и улыбка — такая, словно фрау Кайзер целый день радовалась предстоящей встрече с Соней. Теперь, когда она встала, Соня увидела, что она была очень маленького роста. Пожалуй, слишком маленького для стойки портье, за которой ей предстояло торчать целыми днями. Кайзер протянула Соне кольцо с двумя ключами, и ее новая начальница сказала:
— Игорь проводит вас в вашу комнату. Устраивайтесь, а потом спускайтесь вниз, и я вам покажу все остальное.
Соня ненавидела мансарды с их наклонными потолками. Они напоминали ей то время, когда она ходила с брекет-системой (которая тогда еще не была модным аксессуаром) и была на голову выше всех интересующих ее мальчишек. Наклонный потолок в ее комнате был окрашен в фисташковый цвет, самый подходящий для молоденьких девушек, по мнению ее матери, которая ничего не понимала в этих самых «молоденьких девушках». Наклонная плоскость над головой вызывала у нее ощущение, как будто она вот-вот скатится вниз, как с катальной горки.
И вот теперь в ее новом жилище была такая же наклонная плоскость. Только не фисташковая, а обшитая деревом. Что, пожалуй, еще хуже. Это напоминало ей комнату в квартире, которую они снимали в Бернских горах и стены которой были такими тонкими, что она становилась невольным свидетелем каждой родительской ссоры. И каждого примирения.
Соня отодвинула занавеску и открыла окно. Комната, как оказалось, была расположена хотя бы не так высоко, как обычно мансардные помещения: крыша отеля с ее сложным рельефом в этом месте как раз представляла собой нечто вроде глубокой впадины. Крона березы, ветви которой, казалось, можно было потрогать рукой, скрывала большую часть пейзажа и вызывала чувство защищенности.
Комната была маленькая, метра три на четыре. Тумба-умывальник, платяной шкаф с овальным зеркалом и узкая кровать с тумбочкой — явно ровесники отеля, — судя по всему, недавно побывали в мастерской, где из них попытались вытравить их затхлый дух. Но, как показалось Соне, попытка эта не увенчалась полным успехом.
Перед окном стоял письменный стол шестидесятых годов, рядом с ним — кожаное кресло оливкового цвета, тоже часть первоначального инвентаря отеля. Самыми современными предметами обстановки были дешевый телевизор на поворотной консоли, прикрепленной к наклонной стене, и телефон.
Ванная — огромная, облицованная черным и белым кафелем, со старомодным умывальником, таким же унитазом и ванной на львиных лапах — примирила Соню со всеми недостатками ее нового жилья. Через матовое окно в наклонном потолке сочился серый, мутный свет ранних сумерек. Вероятно, раньше это была общая ванная на этаже, от которой позже отрезали часть площади для маленькой спальни.
Соня села на кровать. За окном слышался шорох дождя в листве березы, за которой открывался вид на дорогу и скалистый синевато-серый склон горы. Она закрыла окно и принялась распаковывать клетку с Паваротти.
Посреди ночи она проснулась от сердцебиения. Ее испугал какой-то звук. Возможно, это был удар церковного колокола, который где-то вдали отбивал каждую четверть часа. А может быть, кто-то, кому не спалось. В этих старинных домах слышен каждый шаг. Она затаила дыхание и прислушалась.