— Надеюсь, вам понравилось.
Это прозвучало почти вызывающе.
— Да, спасибо. Но где же ваша азиатская нота? — спросила Соня.
— В «Гамандере». Если вам нужна азиатская нота, питайтесь в отеле. Там ее и придумали.
Соня сидела в кожаном кресле оливкового цвета, все еще держа ноги на бедрах Боба. Тот полулежал на ней, положив голову ей на плечо. Их дыхание постепенно выравнивалось.
— Может, это близость смерти? — задумчиво произнесла Соня.
— Что?
— То, что приводит влюбленных в такое исступление.
Над погруженным в траур Валь-Гришем как ни в чем не бывало взошло сияющее солнце. Оно разогрело отсыревшие луга, и те парили, как горячее белье, только что повешенное зимой на веревку.
Дом Луци Баццеля казался заброшенным. Скотину рано утром накормил и напоил его внучатый племянник Йодер. Он крестьянствовал лишь в свободное от работы время, а деньги зарабатывал каменщиком на растущих как грибы стройках, которые с каждым годом все больше уродовали Энгадин. Скотина была уже на пастбище. Луци молча сидел перед телом своего сына, которого ночью привезли домой и уложили на столе в горнице.
Приготовив велнес-центр к работе, Соня энергично плавала, выполняя свою утреннюю норму. Бассейн был в ее полном распоряжении: с того момента, когда нашелся Банго, Барбара Петерс еще не покидала своей комнаты.
Около восьми часов стеклянная дверь открылась, и вошел Игорь. Он помахал Соне рукой, подзывая ее к краю бассейна.
— Тебя ждет Барбара. Полиция приехала.
Соня переоделась и через десять минут вошла в кабинет начальницы. Полицейские в своих мундирах казались инородными телами посреди холодных, лаконичных форм дизайнерской мебели из стальных труб.
Барбара была в тех же джинсах и в том же кашемировом пуловере, что и вчера. Бейсболку сменила шелковая косынка, повязанная в виде тюрбана.
Но выражение лица ее изменилось. В нем не было вчерашнего страха и затравленности, оно опять выражало спокойствие и уверенность в себе.
— Соня, эти господа принесли нам две занятные находки. — Она встала и взяла со спинки кресла грязный купальный халат с фирменной надписью «Гамандер». — Это было найдено в машине погибшего господина Баццеля. А еще вот это.
Она положила халат обратно на кресло, взяла со столика маленький полиэтиленовый пакет с застежкой-молнией и протянула его Соне. В нем был ключ от сложного замка с секретом на голубом кольце.
— Это генеральный ключ, — пояснила она. — Он был на связке ключей, обнаруженной у погибшего.
Соня посмотрела на ключ, потом на Барбару, потом на полицейских.
— А как он к нему попал?
— Это ключ номер пять, — сказал один из полицейских, который, судя по всему, был старшим. — Резервный ключ, который должен был лежать в конторе. Его пропажи никто не заметил до сегодняшнего дня.
— Как же Баццель умудрился его раздобыть?
Барбара Петерс пожала плечами.
— Возможно, я все же была не так уж несправедлива к господину Казутту, — сказала она после небольшой паузы.
Соня представила себе старика Казутта с его застывшей улыбкой, таким, каким увидела его в этой жалкой конуре, и вновь услышала его слова: «Остерегайтесь этого человека. Он ненормальный». Может, это и в самом деле все объясняет? Может, Казутт был если не преступником, то хотя бы сообщником?
— Фрау Петерс рассказала нам эту историю с исчезновением собаки, — сказал полицейский.
— Это было до того, как я узнала про ключ, — вставила Барбара Петерс.
— Она сказала, что у вас есть некая версия.
Не обращая внимания на отчаянные телепатические попытки начальницы удержать ее от этого, Соня рассказала обо всех происшествиях и о том, что они, по ее мнению, означали. Старший полицейский делал записи в своем блокноте с серьезным лицом. Соня лишь один раз перехватила его взгляд, украдкой брошенный младшему коллеге.
забыла как называется твой отель
гамандер а что?
может приеду а как называется эта дыра?
Валь-Гриш но у меня почти нет времени
ничего
Соня чувствовала облегчение, исходившее от Барбары Петерс и передававшееся всему персоналу. Даже немногие гости, которые могли только гадать о причинах гнетущего настроения, заметили, что персонал начал работать с большей отдачей, а сервис ощутимо улучшился.
Ей и самой стало гораздо легче. Тупое чувство неопределенной опасности исчезло. Но воспоминание о ней осталось.