Позже, в отделе, новость о его показаниях уже распространилась, и его коллеги снова стали относиться к нему как к вредителю. Ему отчаянно нужно было что-то, что занимало бы его разум, чтобы сосредоточиться, чтобы не думать обо всем том дерьме, которое сыпалось на него. И единственное, что у него было, – это дело о мертвых животных.
Прежде чем позвонить в Национальное агентство по защите животных, Меццанотте обошел весь вокзал, задавая вопросы железнодорожным служащим, уборщикам, владельцам магазинов. Он также допросил мужчин из службы наблюдения супермаркета. Во время ужина у Вентури, разговаривая с Томмазо Карадонной – чей бизнес, как подозревал Рикардо, в последнее время шел не очень хорошо, – он узнал, что именно его компания отвечает за безопасность супермаркета на Центральном вокзале, и попросил его задать несколько вопросов охранникам. Включая два случая, непосредственным свидетелем которых был Меццанотте, он выявил пять убийств кошек, которые можно было с относительной уверенностью приписать одной и той же руке, плюс еще несколько случаев, информация о которых была слишком расплывчатой и неточной, чтобы вселять особую уверенность. Рикардо приказал и патрульным, и двум своим информаторам впредь держать ухо востро и докладывать ему обо всем, что связано с гибелью животных.
К этому времени он уже почти не сомневался: кто-то уже около месяца убивает кошек, а потом раскладывает их по всему вокзалу. Какого черта он это делает и почему именно на вокзале, было большой загадкой. Правда, в конце концов речь шла не более чем о животных – о преступлении, за которое полагается лишь штраф, – но Меццанотте не мог игнорировать едва уловимое беспокойство, которое продолжала вызывать в нем манера этих убийств. Он решил, что пришло время сообщить об этом комиссару Далмассо. Отметил места находок на карте и приступил к написанию служебного отчета об этом деле.
Войдя в кабинет начальника, Меццанотте обнаружил его за рабочим столом сосредоточенно подписывающим бумаги. На нем был потрепанный бежевый костюм без галстука, и выглядел комиссар помятым и усталым. Даже его прическа была не в порядке – сквозь всклокоченные волосы просвечивала лысина. Когда Рикардо положил перед ним свой отчет, комиссар ненадолго поднял голову, поблагодарив его кивком. Через несколько мгновений, заметив, что Меццанотте все еще в кабинете, всем своим видом показывая, что не собирается уходить, он снова поднял голову и вопросительно изогнул бровь.
– Вот, комиссар, я подумал, что вы могли бы взглянуть на это прямо сейчас. Я думаю, это важно…
У Далмассо возникло искушение оправдаться большой занятостью, но все же он со вздохом сдался, отложил ручку, дал инспектору знак присесть и протянул руку к отчету.
Пока начальник читал его, Меццанотте оглядывался по сторонам. Нельзя сказать, что Далмассо приложил много усилий к обживанию своего кабинета. Помимо письменного стола, в небольшой комнате находились металлический шкаф для бумаг и книжный шкаф, переполненный папками. Никаких растений и украшений. На стенах, выполненных в том же блекло-зеленом цвете, что и остальная часть секции, висел лишь вечно актуальный календарь Государственной полиции и фотография президента республики. Единственным вкладом Далмассо в декор, казалось, были два фото в рамках рядом с компьютером. Его жена – и маленькая парусная лодка, которую он держал на берегу озера Маджоре. Ни у кого в отделе не было сомнений в том, кто из них двоих стоит на первом месте в списке симпатий комиссара. Как только у него выдавалась свободная минутка, он мчался к озеру, чтобы поплавать в этой хрупкой скорлупке. Пресноводный моряк – определение, которое, по мнению Меццанотте, подходило ему как нельзя лучше. Он считал Далмассо в целом хорошим человеком и не самым худшим начальником, который у него был, но и отнюдь не бесстрашным львом. Он был бы хорошим полицейским, если б не имел склонности уклоняться от решения проблем, вместо того чтобы решать их при первой возможности, и если б не был всегда слишком осторожен, чтобы угодить вышестоящим и вообще не наступать на пятки тем, кто мог бы доставить ему неприятности.