Он проказливо улыбнулся, словно эта мысль приводила его в восторг.
– Мистер Вирдон сказал, что не будет ничего есть, а мистер Морган попросил только еще одну бутылку виски.
– А мисс Гановер?
– О, в четыре часа она приняла снотворное и распорядилась, чтобы до завтрашнего утра ее никто не беспокоил. Она очень не любит море. Сказала мне, что у нее на него аллергия.
– Что ж, если вы считаете, что мне необязательно вставать… – начала Зария, которой не хотелось покидать уютной кровати.
– Оставайтесь в постели, – посовет Джим. – Вы не привыкли к морю. Будет большой ошибкой разгуливать по палубе в шторм. Дело даже не в тошноте, можно получить синяк или сломать себе что-нибудь, если не удержишься на ногах. Так что лучше оставайтесь в каюте.
Он уже собирался уходить, когда Зария остановила его вопросом:
– А как… как мистер Танер?
– С ним все в порядке. Он на мостике, разговаривает с капитаном. Они так надымили, что мы рискуем не увидеть маяк, окажись он хоть в пятидесяти ярдах.
Джим хихикнул и добавил:
– Это шутка, мисс. С мистером Танером все в порядке.Не беспокойтесь о нем.
– Не буду, – согласилась Зария.
После изысканного ужина, из которого, несмотря на упреки и увещевания Джима, ей удалось съесть лишь очень немногое, Зария приняла витамины, чтобы сделать ему приятное, и снова легла спать.
Ей хотелось увидеть во сне Чака, чтобы его голос говорил ей о любви, а руки обнимали за плечи. Ей так необходимо было почувствовать, что на свете существует мужчина, который считает тебя привлекательной. Но то ли морской воздух, то ли ужин, то ли теплая м мягкая постель были тому причиной, но она погрузилась в глубокий сон без сновидений. Он как рукой снял ее напряжение, и поутру она почувствовала себя счастливой.
Зария просила Джима принести ей чай за час до завтрака, но он явился только к девяти с подносом в руках.
– Никто еще не поднимался, кроме мистера Танера, – удовлетворенно сообщил он. – Все рассказывают, какую провели ужасную ночь.
– Ночью был шторм?
– Средниземноморский шквал, – поправил Джим. – Судно слегка потрепало. Без привычки самое неприятное – это качка. Будь волна посильнее, все было бы лучше, но тряска их добила.
Он явно был в восторге от мысли, что мистер Вирдон и Эди Морган сдались так легко.
– Капитан говорит, к полудню мы будем в гавани, – добавил он. – Не спешите, мисс; море стихает. Когда мы окажемся под защитой берега, вы будете чувствовать его не больше, чем младенец чувствует покачивание своей колыбели.
Зария рассмеялась и приступила к завтраку с гораздо большим аппетитом, чем в предыдущие дни. Ей стало понятно, почему ее тетя так любила яхту и провела на ней последние годы жизни.
Бедная тетя Маргарет! Жаль, что у нее остались лишь смутные воспоминания о ней. Насколько яснее в памяти сохранились проклятия отца, которые он посылал всем родственникам, включая свою сестру!
«Змеи, ехидны, спекулирующие на человеческих чувствах! – однажды разбушевался он. – Глупые сантименты по поводу того, что кто-то случайно имеет тех же родителей! Напиши ей, пусть она убирается к черту, и чем быстрее, тем лучше».
Он бросил Зарии письмо и выскочил из комнаты, громко хлопнув дверью. Она привыкла отвечать на все его письма и развернула листок, недоумевая, почему тетя вообще написала ему после двух лет молчания.
Письмо было чисто деловым и сообщало о перемещении семейных накоплений из одного банка в другой. В конце была приписка:
«Посещаешь ли ты иногда могилу наших родителей? Хотелось бы думать, что да. Меня мучает мысль о том, что она выглядит совсем заброшенной «.
Зария решила, что отец разгневался из-за этой приписки, испугавшись дополнительных трат. К тому времени его скупость уже переросла в манию. Он экономил не столько потому, что был вынужден, сколько потому, что это доставляло ему удовольствие.
Зария решительно встряхнула головой, чтобы отогнать от себя воспоминания. Нельзя допустить, чтобы образ отца снова преследовал и мучил ее. Какую она проявила слабость и глупость, когда сразу после его смерти не связалась с тетей, которая, наверное, забыла бы прошлые обиды и пригласила ее к себе! Правда, к тому времени переутомление, недоедание и унижение так подорвали ее здоровье, что ее можно было считать не менее больной, чем многих из тех, за кем постоянно ухаживают. доктора и сиделки.
«Я должна поправиться, просто должна», – сейчас повторяла себе Зария, но вдруг с упавшим сердцем вспомнила о том, что пройдет сорок восемь часов, и ее путешествие подойдет к концу. Она снова останется одна. Рядом не будет Джима, с которым так легко разговаривать, не будет Чака. В какую-то долю секунды она осознала, что значит для нее Чак, и попробовала рассмеяться: так все было нелепо. Она совсем не знала этого человека, с которым познакомилась так недавно, что даже стыдилась подсчитать точно. Удивительно, но ей стало казаться, будто она знает его всю свою жизнь. В нем было что-то необычайно доброе и сильное, отчего ей хотелось опереться на него, хотя в некотором смысле это он был зависимой стороной. «Мне надо увидеться с ним», – решила она и поспешила закончить завтрак. Ей нечего было надеть, кроме матросских штанов и толстого шерстяного свитера, которые она носила накануне. Она тщательно причесалась, всматриваясь в свое отражение в зеркале. Ах, если бы ее волосы снова стали такими же густыми и вьющимися, как были они при жизни матери. В ушах у нее до сих пор звучал материнский голос: «Какие у тебя великолепные волосы, милая! Никогда не забывай причесывать их. Волосы – одно из главных украшений женщины». Какие тогда были у нее густые волосы! Мать часто смеялась: «Того, что приходится состригать, на целый матрас хватит!»
Зария улыбнулась этому воспоминанию. Но тут же перед ее глазами возникла другая картина. Однажды мать, сев на краешек ее кровати, обняла ее перед сном и поцеловала. «Ты вырастешь и станешь очень красивой, маленькая моя Зария, – сказала она тогда. – Но сколько бы мужчин тебя ни любили, не забывай, что у тебя есть мать, и она тоже любит тебя». «Мамочка, разве я смогу об этом забыть!» «Милая моя, все дети когда-нибудь вырастают, – продолжала мать. – Надеюсь, что ты встретишь замечательного мужчину, который полюбит тебя. Только помни одно: любовь очень требовательна. В любви человек должен отдавать другому всего себя». «Я буду помнить, мама».
Тогда Зария еще не понимала всего значения материнских слов и часто размышляла над ними – «Человек должен отдавать другому всего себя». Теперь она снова задумалась о них. Интересно, что она чувствовала бы, если бы они с Чаком любили друг друга и по-настоящему обручились?
Почему-то эта мысль заставила ее покраснеть. Зария всмотрелась в свое отражение в зеркале, но не увидела ничего, кроме кругов под глазами и острых скул.
«Кто может полюбить меня?» – горько подумала она и пошла на палубу.
Чак стоял, опершись о поручни, и смотрел на скалистые берега Испании, на простирающуюся за ними землю и уходящие в небо горы со снежными пиками.
– Как красиво! – непроизвольно воскликнула Зария, вставая рядом.
– Доброе утро! Как вы себя чувствуете? – спросил он. – Вижу, вам лучше.
– Почему вы так решили? – откликнулась она.
– Разве сегодня вы не смотрелись в зеркало? Джим рассказывал, как он вас подкармливает. По-моему, его метод уже начал действовать.
– Неисправимый болтун этот Джим! – воскликнула Зария. – Однако он так добр ко мне.
– Вас это удивляет? Разве кто-нибудь относился к вам по-другому?
Чак не был готов к тому, как внезапно помрачнело ее лицо.
– Иногда, – пробормотала она, отводя взгляд, словно его слова пробудили в ней воспоминания, которые заставили потускнеть ее счастье в это великолепное утро.