— Умею! — рыкнула на него сестра. — Просто плохо…
Она опустила голову еще ниже, губа задрожала.
— Просто попробуй, — я положила ей руку на плечо, но девочка дернулась, сбрасывая ее. Я отступила на шаг назад. Если она против прикосновений, то я не стану настаивать.
— Бе… бо… бо… больша… шая река, — начала она, и я едва заметно покачала головой. — Те… кла из … из…. Я не знаю, что это за буква.
Она резко отодвинула от себя книгу и откинулась на спинку стула.
— Это буква «Ц». Большая река текла из центра Саргонды, — подсказала я ей. Значит, читаешь ты плохо?
— Вам виднее, — сказала Иллария себе под нос.
— Папа так и не научил тебя?
Она отрицательно мотнула головой.
— И не научит больше, — шепнул Эстебан. — Он сошел с ума…
— Заткнись! — рявкнула на него девочка. Она вскочила с места так, что стул упал с грохотом на пол, и кинулась прочь из библиотеки.
Мы проводили ее взглядами.
— Я могу идти тоже? — спросил Эстебан, когда шаги в коридоре стихли.
— Иди, — махнула рукой я.
Он ушел следом.
Я подняла стул. Устало присела на краешек стола. Задумалась.
Иллария сложный ребенок, у нее как раз начинается подростковый период. С Эстебаном куда проще — он просто подражает своей сестре, как старшему родственнику. Единственному родственнику, что сейчас с ним рядом.
Но вот вопрос: почему к десяти годам Илли так и не научилась читать? Насколько я знала, в знатных семьях девочек учили основам грамоты при любом положении и достатке. Читать, писать, считать — минимум программы. А тут, получается, на ее воспитание все забили. Надо поговорить с экономкой.
Но сначала проверю, как дети.
Я вышла в коридор и увидела у дверей детской одну из служанок. Направилась к ней.
— Как она? — спросила Доротею.
— Пронеслась словно урган, — тихо ответила девушка. — Подожгла в гневе штору, но я быстро потушила. Хорошо, что полы в это время мыла, вода была в ведре. А потом она выгнала меня из комнаты, упала на кровать и стала рыдать.
— Еще плачет?
— Уснула.
— А Эстебан?
— Играет в солдатиков в своей комнате.
Что ж, значит, все более-менее в порядке. Если не считать абсолютно нестабильного ребенка-элементалиста с даром огня. Надеюсь, мы не сгорим от очередного ее приступа гнева.
Я оставила служанку и спустилась на первый этаж. То, что открывалось по крупице об этой семье мне совершенно не нравилось. Я хочу ответов, и как можно скорее и подробнее.
Мне нужна Летисия.
16.1
Я нашла экономку на первом этаже в кладовой, где хранилось постельное белье. Она и Диона гладили простыни и пододеяльники чугунным утюгом. От того, что внутри него были угли, в тесном помещении стояла жара. Воздух был влажным, дышалось тяжело, так что Летисия вся раскраснелась.
— Клопов прижариваем, — кивнула она в сторону расстеленного на доске пододеяльника. — Магиару Илларию прошлой ночью покусали.
— Я хотела поговорить с вами.
— Говорите, госпожа, — она убрала утюг и положила его на железную подставку.
— Наедине, — я показала взглядом в сторону служанки, и та заинтересованно захлопала ресницами.
— Диона, — сказала экономка. — Иди и поменяй постельное у магиара Роберта.
Девушка кивнула, поставила утюг и вышла.
— Что вы хотели, госпожа Амалия?
Экономка продолжила гладить, словно ей было совершенно не интересно, что я хочу сказать. Но как только я начала говорить, все ее внимание тут же переключилось на меня:
— Я хотела поговорить о детях.
— Что не так? Мы не даем им больше настойку, как вы и велели.
— Да, я знаю. Я о другом, — я вздохнула прежде, чем продолжила. — Магиара Иллария совершенно не слушается. Она бунтует, это заметно. Оттого так и ведет себя.
Летисия хмыкнула, но ничего не сказала.
— А господин Эстебан подражает ей. Он еще слишком мал, чтобы самостоятельно вести борьбу, так что все, что он делает, происходит с подачки старшей сестры.
— А чего вы хотели, госпожа гувернантка? — резко ответила женщина. — Вы сами настояли, чтобы мы больше не поили их, разве нет?
Я кивнула.
— Конечно, и я не жалею, как бы трудно не было.
— Тогда к чему ваши жалобы?
Экономка перестала гладить, застыла с утюгом в руке, глядя на меня с осуждением.
— Я пришла не жаловаться, а узнать о детях больше. Почему они так ведут себя? Нет, я понимаю, что смерть матери сильно ударила по ним, но я чувствую, есть что-то еще. Я хочу помочь им, но я не знала их раньше. Были ли они такими прежде? Была ли магиара Иллария столько вспыльчива до похорон?