- Пожалуйста, помоги мне, сестрёнка. Просто... закончи всё это.
Она уставилась на него, оторопев от понимания. Ожидая, пытаясь прочесть по его лицу что угодно, только не это. Но человеческие эмоции никогда ему не удавались. Рассеянный взгляд, полуулыбка - единственная в его наборе маска. И снять её он, наверное, не способен. Даже под натиском нечеловеческой, выворачивающей наизнанку боли. Его мучения пронизали Канву насквозь. Любой бы на его месте умолял «закончить всё это». Данила напрягся, переживая новый приступ, менявший его ауру, терзавший его тело. Там, внутри бился зверь, попавший в западню. Он не мог умереть и не мог сделать переход.
- Прошу тебя... у меня не будет другого шанса. Это не так просто, как кажется.
Даша автоматически кивнула. Её колотила дрожь, руке хватало сил держать пистолет, но поднять его уже не получалось.
- Ну, ничего...
Он совсем выдохся после всех этих речей. Впервые узнал, что такое раны и как трудно бывает говорить. И тогда он положил свою руку на её, успокаивающе погладил. Его пальцы были измараны в крови и трухе, но она подалась этой ласке. Расслабилась. Пристально глядя в её глаза, словно не было ничего важней для него в этот момент, чем запомнить её черты, он вытянул пистолет из маленьких скрюченных пальцев. Нежно вытянул, провернул как фокусник, приставил к своему подбородку. Даша вскрикнула, так ничего и не успев сделать, зажмурилась.
Но выстрела не услышала, только глухой стук удара. А сама вдруг оторвалась от земли, её подхватили, куда-то передали. Даша закричала, но чьи-то пальцы в грубых перчатках накрыли её лицо плотной маской со сладким запахом. Она дёрнулась, но её удержали. Всё стало постепенно расплываться. На дорожке из мокрых листьев лежал её брат, застыв, как опрокинутый манекен. Вокруг двигались словно в танце смутно знакомые фигуры. Небо над кладбищем стремительно темнело. Даша потеряла сознание.
А и Б сидели на трубе
Что же бояться, когда у зверей
Нету теперь ни рогов, ни когтей!
К. Чуковский
Море шумело и клокотало совсем рядом. От солнца болела голова. Чувствуя под собой влагу, Даша заёрзала, открыла глаза... Нет, её не ослепил раскалённый песок. Просто очень старый, до белизны истёртый паркет. Относительно чистый, но время и неделикатное обращение содрали с него лак, а резиновые подошвы оставили множественные штрихи.
Даша очнулась на низком диване, в мокрой одежде, но зато тепло укрытая. Голова болела не от солнца, а потому, что её недавно чем-то усыпили. Отключили, как неисправный электроприбор, тупо выдернув шнур из розетки. Вместо моря шумела за углом стиральная машинка. Носки и арафатки сохли на радиаторе. Из полуоткрытого шкафа виднелась куртка с эмблемой «Каймана». На двери бытовки висел календарь с изображением лоснящихся от масла женских попок.
Белунина отдыхала на этом «пляже» не одна. Рома возился с оружием, нависая над столом, над промасленными деталями, мотками изоленты, пружинами, спреями и тряпочками. С непередаваемой аккуратностью он брал то одно, то другое. Синие резиновые перчатки делали его похожим на патологоанатома. Место рядом с ним на полу заняла Аляска, она, не поднимая глаз, плела пояс из паракорда. Слава что-то увлечённо читал на экране ноутбука, удобно расположившись в кресле под напольной лампой. Одна нога на другую закинута, мысок начищенного ботинка отразил в себе всю уютную обстановку. Мир, покой, идиллия. Как можно на них злиться?
- Где мой брат? - спросила Даша. Всё тело затекло, не давая ей выпрямиться. Чуть не свалилась с лежанки, как обдолбаный мешок костей. Та-ак... полегче, полегче.
- Ага. Отошла от наркоза, - констатировал Рома, не отрываясь от своего занятия. - Сейчас начнётся.
- Он здесь, да? Что с ним? - перебирала вопросы Даша.
- Отдыхает.
- А что с ним будет потом?
- Что с ним будет... - усмехнулся Лугачёв. - Семь лет расстрела.
- Я хочу его видеть.
- Увидишь.
Кровь прилила к голове, когда она, наконец поднялась. Даша откинула покрывало и обнаружила себя не в том виде, в котором ей бы хотелось расхаживать на глазах у местной братии. Колготки разорваны, колени исцарапаны, платье - только выбросить. Повсюду грязь и труха, принесённые с кладбища. Всё, на чём она полежала, смело можно отправлять в стирку.