Даша застонала. Это был не сон. Она ударила Елену Игнатьевну стулом и разбила окно. И не улетела никуда золотым облачком.
- Ты б её видела, она ж как слива... Ты ей пятак сломала, без вариантов... На работу месяц не выйдет, - Лера фыркнула, но тут же сменила тон, - вот только чем ты думала, Дашка? Ты же теперь её личный враг намбэр уан! Ох, что ты наделала...
Лера была абсолютно права. Худшего положения и не придумать. Перевод в острое отделение - это конец. Тамошние обитатели - хуже животных, и отношение к ним соответственное.
- Что мне делать, Лерка?
Девочка наклонилась и обняла Дашу без слов. Она ничем не сможет ей помочь. Неизвестно, увидятся ли они вообще. Отпустив подругу, Лера всё же сказала:
- Не слушай их, вот и всё. Поняла? Они тебя спецом разводят, чтоб ты психанула. На понт берут. А ты не ведись. Они покошмарят, да и оставят в покое. Главное - зубы не показывать, не злить.
- Она сказала, что меня в Астаховку заберут...
- Ну и радовалась бы! Я ведь тоже оттуда, забыла?... Ох, Дашка.
- Но я же нормальная...
- Ага... Только дура. Директор Астаховки - это же подельничек нашей Игнатьевны. У них всё схвачено - чем больше «больных», тем больше они бабла за нас получают. Тебя тут маринуют дешёвой химией, а по карточке - дорогой курс лечения проводится. А всё твоё имущество - сама понимаешь... Или ты думала, Игнатьевна на мерсе катается - на зарплату свою? Сюда попала - сиди, как мышь. Я же тебе говорила. Тогда есть шанс мозги сохранить. Если пожалеют.
Даша заплакала, а Лера пристроилась рядом, обвив рукой её бок. Скрипнула металлическая сетка, и в ответ на это с ближайшей койки сразу последовали рычание и хырканье. Фатима опять забеспокоилась. Дарья беззвучно проглатывала рыдания, стараясь унять их, чтобы окончательно не разбудить соседку.
Они лежали довольно долго, и Лера вытирала концом одеяла Дашины щёки от слёз. Потом гладила её затёкшие руки.
- Ничего, ничего... - шептала Лера своей засыпающей подруге. - Всё будет хорошо. Но ты смотри, больше не глупи. А если уж за стул схватилась - то бей так, чтоб насмерть, поняла? Чтоб с концами...
Формалин
Холодный и бледный
Лежит он на дне.
Его треуголка
Плывёт по волне.
К. Чуковский
- Цифрами их давите, цифрами. Они побегут... Всё. Поняли? Всё. Порвались колготки. Кровные денежки. Баста, баста, баллиста... Ни гроша. Две миски, три миски. Пейте кавалеры. Тили-тили... Корзиночка с кремом и бутерброд... Где шпильки? Крах! В портфеле посмотри... А колечко? Два обрезка. Ты почему опоздала? Почему в берете? Прошу садиться... А сам плачет... Куда попало...
Соседка по кроватям, Надя, снова бредила. Девушка лежала, выкрикивая свои странные фразы, послания из другого мира. Она когда-то была отличницей в школе, но после перенесённого менингита судьба её круто изменилась, так про неё говорили. При живых родителях никому она оказалась не нужна, никто к ней не ходил, никто не приносил сладостей или просто домашней еды. Больше не отличница, не спортсменка и не комсомолка. Коротко стриженая, с грязными ногтями. Безобидная, но неудобная.
И Даша чувствовала, что где-то внутри этого нездорового тела живёт настоящая Надя из прошлого. Школьница, потерявшая здоровье, друзей и веру в своих близких. И среди коричневых, тусклых, изорванных нитей Надиной ауры, Даша разглядела её, тоненькую скрученную ниточку, изумрудную жилку. Страх. О, она всё понимала, эта умница. Понимала, что обречена, заживо замаринованная в больном теле. Одна, в полной темноте и в вечном страхе, она никогда не пробьётся в реальность. Да и что бы она тут увидела?
Железные койки с облезшей краской и тощие пациентки, которым не позволено самостоятельно покидать пределы палаты. Те, кого называют «тяжёлые». С разрушенным интеллектом, способные только есть, испражняться и спать. Бывшие наркоманы или обычные люди, перенёсшие травму или болезнь. И такие, как Даша, с судьбоносной пометкой напротив фамилии - «социально опасные установки». Но рано или поздно все уравняются, станут похожи друг на друга - впалые глаза, обвисшая кожа. А кто не выдерживал, рвался прочь, того аккуратно фиксировали и обкалывали до полной трясучки. Чтобы тихо было, чтоб покой соблюдался. Многолетние человеческие растения. Без будущего, без шанса быть услышанными.
После того, что случилось в кабинете заведующей, Дашу перевели сюда, в острое отделение. Здесь порядки были строже, санитарки наблюдали за больными посменно. Первые дни, впрочем, Даше не было дела до порядков - она отходила от ударной дозы аминазина, не способная подняться с кровати.