Варенька-Тваренька: – Мы здесь подождём. Мы волнуемся.
Радмила Вольфовна: – Великое волнение.
Катюха уходит.
Варенька-Тваренька: – Мама! Ну, зачем нам сейчас нужен папа? У нас наладилось своё дело, деньги кое-какие имеются. Он ведь года полтора, а то и два не сможет работать.
Радмила Вольфовна: – Он многое чего не сможет после того, как пахал на износ. Здоровье подорвал. Тут к бабке не ходи. Толку от него особого не будет.
Варенька-Тваренька: – Да и не было. Ни гвоздя не мог прибить, ни электрическую розетку починить.
Радмила Вольфовна: – Но скажем, справедливости ради, что деньги он зарабатывал не такие уж и плохие. Даже очень заметные, и кое-что помимо всего прочего имел.
Варенька-Тваренька: – Ну, спасибо ему за это. Он же ведь мужчина, всё-таки. А сейчас мы не только возьмём его на содержание, но и будет терять массу полезного времени. Он – балласт. Отработанный материал.
Радмила Вольфовна: – Ничего, Варенька. Переселим его попозже на годик в сарай. Может, и меньше. А там… пусть идёт, куда глаза глядят. Правда, ему идти-то некуда.
Варенька-Тваренька: – А мы-то с тобой причём? Я думаю, что всё нормально и справедливо.
Радмила Вольфовна: – Тихо, Варя. Не кричи! Вроде, кто-то идёт.
Появляются Герасим Хлопко и Катюха. Они под руки ведут настоящего Захара Парфёновича. Тот очень слаб, едва передвигает ноги. На нём рванный летний костюм и на голове – старая тюбетейка. На ногах – дырявые калоши…
Они отпускают Захара Парфёновича, и он, еле волоча ноги, идёт к Радмиле Вольфовне. Кладёт голову ей на грудь. Всхлипывает
Захар Парфёнович: – Господи! Как я счастлив, что дома, с вами, мои родные. Радмила и милая Варенька!
Радмила Вольфовна (отстраняет его от себя): – Захар, ты сначала хорошо помоешься, а потом мы с тобой уж и обнимемся. По-человечески.
Захар Парфёнович собирается подойти к дочери, но та отступает от него на шаг. Он покорно склоняет голову.
Варенька-Тваренька: – Не обижайся, папа. Но ты подойдёшь ко мне только после полной дезинфекции.
Захар Парфёнович: – Понимаю. Мне бы куда-нибудь присесть.
Радмила Вольфовна: – Так иди, Захарушка, в дом. Там сам и найдёшь, что поесть.
Варенька-Тваренька: – Но пока никуда не ложись. Потерпи! Где тебя только черти носили!
Герасим Хлопко и Катюха многозначительно переглядываются.
Захар Парфёнович: – Простите, так уж получилось. Меня похитили злые люди.
Радмила Вольфовна: – Ой, только ничего не рассказывай, Захар! Мы уже всё знаем. Иди в дом! Ты, вроде бы, выглядишь молодцом. Передвигаешься, как реактивный самолёт.
Захар Парфёнович очень медленно уходит.
Варенька-Тваренька: – Мама, но папаня же там перебьёт всю посуду и напугает кота Ясика.
Радмила Вольфовна: – Да и грязи тонну нанесёт в дом своими ботами! (Катюхе). Мы пойдём следом за ним!
Варенька-Тваренька: – Надо присмотреть за папой. Он не очень бодрый. Может завалиться на телевизор. А он больших денег стоит.
Радмила Вольфовна: – А вам спасибо за всё, Екатерина Ивановна! На тот случай, если мы больше никогда и нигде не увидимся.
Катюха: – Думаю, что увидимся и очень скоро.
Уходят.
Герасим Хлопко: – Мне показалось, что этот Захар Парфёнович – тоже не настоящий, как и этот… Репа. Где-то мы допустили ошибку.
Катюха: – Нет никакой ошибки, Григорий Петрович. На сей раз, Захар Петрович – самый настоящий. Дело заключается совсем в другом.
Герасим Хлопко: – В чём же, товарищ капитан?
Катюха: – Ты уже старый бес, прапорщик, а ничего не соображаешь. Дело в том, что даже в таких искривлённых пространствах подтверждается гениальный закон Михайлы Ломоносова «О сохранение массы веществ», души, любви, человеческой доброты… Если где-то и что-то убудет, то, конечно, прибудет. Но уже не здесь, а в другом месте.
Герасим Хлопко: – Если проще, Катя, то эти люди, эти две бабы оскотинели основательно. Особенно, младшая… Тваренька. Чёрного кобеля не отмоешь добела.
Катюха: – Возможно, всё ещё гораздо проще. Того, кого иные люди потеряли в мыслях и желаниях своих, тот уже потерян для них навсегда.
Герасим Хлопко: – Да и вряд ли уже он отыщется. Пойдём, Катя, в машину! А то уже наши товарищи совсем нас… потеряли.
Катюха: – Не дай-то бог, потеряться и не найтись. Пойдём, Григорий Петрович!
Уходят.
Занавес