«Ты у меня дождешься, — проворчал Кевин и заорал на секс-бомбочку. — А ну, бля, мячик, девочка!» Она покатила мячик по корту. «Дура, давай выше. Если я могу, так и ты можешь!»
Она захихикала и следующий мяч бросила, словно стараясь не поскользнуться на льду. Кевин подхватил его на четвертом прыжке и поклонился в знак одобрения. Потом удивил меня резаным мячом. «Сетка!» — крикнула я. «Врунья сучья! — взревел он. — Пятнадцать — пятнадцать. Вот теперь дело пойдет!»
И пошло. Мы сыграли пять геймов и остались при одном мяче — остальные попрятались в разных садах или среди заросших могил. Секс-бомбочка была отправлена в дом Кевина за пополнением запаса и вернулась с мячами для гольфа. «Для тебя все мячи точно яйца одинаковы, а детка? — сказал он, хлопая ее ракеткой по заду. — Ну да ладно!»
И он все вложил в подачу нашего последнего мяча в прыжке почище Бориса Беккера. И прямо в цель!
Я мяча не увидела, но он задел верх моей ракетки, перелетел через ограждение корта и нокаутировал в челюсть восточное цветущее деревце Аманды, включив сигнализацию, соединенную с полицейским участком, так что Ах-махн-дах с визгом вылетела из дома.
«Прости, радость моя! Ради тебя на него лубки надену, чего я вообще-то никогда не делаю, — крикнул ей Кевин. — А пока вот тебе это! — И отвесив поклон в сторону воображаемой королевской ложи, он бросил Аманде свой козырек. — Теперь ты можешь хвастать, что спала со знаменитым кинорежиссером!» Конечно, я вспомнила, что так оно и было.
«Черт, ты ее обхамил», — сказала я после.
Нет, мне правда было жаль Аманду. Сначала она лишилась моего мужа, а теперь и своего драгоценного деревца. «Ну да и что? — ответил Кевин, изливая полный стакан джина с тоником. — Как нехорошо, ай-ай-ай! Беда в том, что она выламывающаяся дура, а те, кто задирает нос, сами напрашиваются, чтобы их осадили. Не то что ты, — добавил он. — Ты куда вреднее Ах-махн-ды, но когда тебе требуется, разыгрываешь наивную блондиночку, и все тают. Кроме меня. Я твердею».
Он прав, я разыгрываю наивную блондиночку.
Мне приходится вести идиотские разговоры по телефону с директором Клайва, и я разыгрываю оскорбленную невинность, и он тут же начинает извиняться, уверять меня, как умен и обаятелен Клайв, и приглашать меня посетить школу и пообедать с ним.
А теперь. Рут, хорошие новости. Билл раздобыл для меня еще два заказа на панно за ДВОЙНОЙ гонорар! Просто не верится. Я богата. Я буду знаменитостью — по крайней мере в Саудовской Аравии. Это два араба, купившие два чудовищно больших дома в Суррее, которые Билл перестраивает в стиле шикарных забегаловок. Возможно, я даже куплю новую машину.
И… дом Арольда! Ты слышала про американского актера Пола Беллами? Я как будто да. Кевин говорит, что он звезда американского телевидения.
Предположительно, он захотел обзавестись лондонским приютом. Но звезда, не звезда — Господи, какой красавец! Он представился в этой обезоруживающей американской манере, когда я вышла из дома вчера утром. Через две минуты я отменила поход в парикмахерскую и по-соседски предложила ему выпить кофе в саду. «Чудесное у вас тут местечко», — сказал он, как говорят они все. Затем еще всякие вежливости, после чего: «Вы живете одна?» — что подало гораздо больше надежды. «О да», — ответила я беззаботным тоном. «Вот и я тоже», — сообщил он. Самая лучшая из возможных новостей. «Не пообедать ли нам как-нибудь вечерком», — сказал он. Я мысленно сосчитала до трех во имя хороших манер, закинула ногу на ногу и ответила: «С удовольствием. Благодарю вас». Он предложил вторник. На этот раз я сосчитала только до двух. «Да, во вторник я, пожалуй, смогу», — сказала я.
Гряди, гряди, вторник! Рут, ты не согласна, что под конец я заслужила Адониса? Учти, мне лучше соблюдать осторожность: за последнего я ведь выскочила замуж. Но кто это (Фрейд?) сказал, что вы узнаете все главное о том, с кем знакомитесь, в первые тридцать секунд? Ну-у… если это правда, то это что-то особенное. Боюсь преувеличить, но я просто в трепете. Будет воистину милостью судьбы, если, чтобы получить мой диплом по изучению мужчин, я сдам последний экзамен с подлинным мужчиной всей моей жизни. (А в придачу — наследместо!).
А пока разреши рассказать тебе о менее подлинном мужчине в моей жизни. Далее следует жалкое падение члена Королевской академии искусств.
Я опишу тебе расстановку сил и декорации. Амброз — тихий мягкий человек, немножко тряпочка-лапочка, лет, думаю, пятидесяти. Элегантный, хорошо сохранившийся, отчаянно благовоспитанный.
Шелковый голос — возможно, выработавшийся за долгие годы успокаивания жены. Она просто лает, причем хрипло, хотя он ее любит с какой-то усталой безнадежностью. У них красивый томный сын, которого я держала про запас, на случай, если бы что-то сорвалось.
Студия Амброза пристроена к его дому сзади.
Акры северного света и все прочее, а также потаенный сад вроде миниатюрной декорации к «Сну в летнюю ночь». Видимо, тут мне было предназначено изображать Флору, богиню цветов. Я уже чувствовала себя полной идиоткой и жалела, что согласилась.
Первый день мы просидели на солнце, и Амброз потчевал меня золотыми грезами художника.
Ощущение было такое, что меня швырнуло назад в XIX век, его герой Россети (Данте-Габриэль, не Кристина). Я сказала, что все женщины Россети, как мне кажется, принимали лауданум и погибали жалкой смертью, а он занервничал и заверил меня, что будет совсем по-другому. Важна, сказал он, «идиллия», то, чего не может схватить ни одна камера; только искусство способно уловить истинную суть красоты. Откровенно говоря, меня чуть не вывернуло. И я подумала, что Фрэнсиса Бэкона лучше не упоминать.
Он ненавязчиво оставил меня, чтобы я могла переодеться в это девственное подобие тоги, в котором мне по его настоянию предстояло позировать. Затем после робкого стука в дверь он вернулся, чтобы расположить цветочные гирлянды, приготовленные им заранее. Это убедило меня, что он еще более по ту сторону добра и зла, чем его супруга. «А что происходит с идиллией, когда цветы увядают?» — спросила я. Он информировал меня, что оставил в цветочном магазине заказы на каждый день, когда я буду позировать.
«Так что я буду богиней Междуфлорой», — заметила я. И ни намека на улыбку с его стороны.
И очень скоро я уже стояла в солнечном свете посреди его потаенного садика (часа два, не меньше), чувствуя себя брошенной и забытой после Каннского праздника цветов. Слава Богу, Нина разобралась с моей спиной. Я прикидывала, что подумал бы Амброз, узнай он, до чего его маленькая идиллия дошла на ковре ароматотерапевтички в соседнем доме. Ну, способ скоротать день — наискуснейший, однако практически безболезненный, а когда солнце скрылось за высокой живой изгородью, он испустил удовлетворенный вздох и оставил меня переодеться в джинсы и тенниску.
У нас было несколько таких сеансов. Он ни разу не показал мне, что он там живописует. Но платил, должна я добавить, наличными — сорок фунтов за сеанс — в конверте. И каждый день я уносила цветы с собой. «Они должны быть каждый раз только что срезанными», — растолковал он мне. И через неделю моя гостиная смахивала на Челсийскую выставку цветов в день генеральной уборки. Мусорщики убеждены, что я обзавелась богатым любовником. «Черт, дамочка, от меня бы вам не только цветочки доставались», — говорят они, вываливая всю оранжерею в дробилку.
Жену Амброза я видела всего раз, когда она сунула мне в руку мистические брошюры. У меня возникло ощущение, что он велел ей больше не появляться, что было большим облегчением, если учесть мои замыслы. Он счел нужным сказать, что она часто ходит на собрания; оказывается, существует местная ложа розенкрейцерова или тринадцати ведьм, или как она там называется. Во время не то третьего, не то четвертого сеанса внезапно хлынул дождь, прервав его, но не прежде, чем моя тога промокла насквозь и стала, как я подозреваю, почти прозрачной, и уж во всяком случае облепила все, что следовало. Амброз продолжал некоторое время работать, будто не заметил дождя. А может быть, и не заметил. Мне пришлось окликнуть его: «Извините…» Там не было зеркала, чтобы смутить меня, но его голос явно подрагивал, пока он заваривал чай с таким видом, будто от этого зависела его жизнь. «Сахару?» «Нет, спасибо», — нежно сказала я, пытаясь показать, что я — сама сладость и в сахаре не нуждаюсь.