Скажу одно. Не особенно верьте тому, что болтают здешние. Точно. Местное старичьё всю жизнь носа не высовывало из своей дыры, а к старости они и вовсе ослабели мозгами. Я хочу сказать, они и правда отупевают. Берутся судить, как будто разбираются в происходящем, а на самом-то деле больше выдумывают. А потом сами же начинают верить собственным бредням! По-моему, человек должен выглянуть из своей скорлупки, хотя бы немного побродить по свету, чтобы уберечься от отупения. Я-то немного попутешествовал, когда учился в школе, поэтому, быть может, на старости лет не стану таким непроходимым тупицей, как они.
На другой день, когда мы возвращались с маленькой экскурсии к маяку, Лоренцо Риера жестами зазвал нас присесть рядом на оккупированную им деревянную скамейку. Лоренцо был из числа «тупоголовых стариканов» Эндрю, одним из многих древних каталонских «подсолнухов», которые изо дня в день следовали за солнцем с площади на площадь. Раньше мы не были знакомы с Лоренцо, поэтому нам стало любопытно, что же такое он жаждет нам сообщить.
— Из моих окон видна кухня сеньоры Надаль,— пояснил Лоренцо.— Я слышал, как вы оба говорили там по-испански, поэтому сумеете меня понять. Видел, как вы сидите на площадях. Вы правильно выбирали, где расположиться, забыли только об этой маленькой площади. После пяти нужно идти сюда, а не на Торрадет, где вы обычно посиживаете. Но всё равно, я понял, вы толковые и приличные ребята. Не то что вся эта шваль, помешанная на наркотиках. Хотел бы поговорить с вами.
— Отлично,— усмехнулся Ларри,— тогда почему бы вам не начать прямо сейчас, расскажите нам о себе что-нибудь.
Понятно, Лоренцо только того и ждал. Широкая беззубая улыбка пересекла исчерченное морщинами лицо старика. Он поправил берет, подался вперёд, к самому лицу Ларри, желая получше рассмотреть своего собеседника. Зрение Лоренцо было уже не то, что в двадцатые, во времена его молодости.
— Сколько бы вы мне дали? — интригующе спросил он.
— Лет шестьдесят,— ответила я. Солгала, зная, что он растает.
— Восемьдесят один,— провозгласил старичок с видом триумфатора.
— Шутите. Вы выглядите значительно моложе! — присвистнул Ларри.
Лоренцо откинулся на спинку скамьи и улыбнулся. Он опять поправил берет, потом вплотную придвинулся к Ларри и продолжал. Он говорил на смеси кастильского наречья с каталонским, но мы умудрялись улавливать большую часть того, что он говорил.
— В молодости я был цирюльником. Очень, очень давно. В те времена работать цирюльником было ужасно, понятное дело — из-за вшей. Как я их ненавидел,— бормотал он, тряся головой от отвращения.— В бороде, в волосах — у каждого. Тридцать сантимов, вот сколько получал я в месяц с каждого оболтуса, наводя глянец на его личико дважды в неделю. Что в наше время тридцать сантимов — тьфу, просто «пшик». В песете сотня сантимов, а что на неё теперь купишь, кроме разве что крошечного леденца.
Я в поте лица трудился, чтобы жить по-человечески. Когда я был моложе, люди трудились не покладая рук, но редко кто выбивался из бедности. В мои годы побаловать себя чашечкой кофе в баре значило шикануть. Теперь — другие времена. Люди уже забыли, что значит тяжкий труд и настоящая бедность. Работают меньше, гребут больше, не откладывая «на чёрный день». Сегодня вы сперва закажете лёгкую закуску, затем — бренди, а уж после, конечно, кофе. Народ нынче хилый пошёл. Да ведь если бы им пришлось вкалывать, да ещё почти задарма, как это было заведено раньше, все они быстренько сошли бы с круга и пустили себе пулю в лоб.
Здесь Лоренцо прервался ровно настолько, чтобы передвинуться из тени, наползшей на его край скамейки.
— Когда я был молод, Кадагес был гораздо меньше, чем теперь. Но здесь по-прежнему живёт много старинных фамилий. Мои дети здесь живут. Теперь, когда умерла моя жена, они заботятся обо мне. Живу у одной из дочерей, с её семейством, она готовит для меня.— При этих словах Лоренцо беспокойно заёрзал и снова умолк, на сей раз чтобы взглянуть на часы.— Два часа, самое время обедать. Меня ждёт сытный обед: салат, чечевичная похлёбка, рыба, хлеб и вино, а после — сиеста. Я уже старик, и дети ухаживают за мной. Так от века заведено. Дети заботятся о родителях. Так и должно быть. Я заботился о них, теперь они пекутся обо мне... Что ж, мне пора. Дочка не любит, когда я опаздываю, да и обед остывает. Запомните, что я вам сказал об этой маленькой уютной площади. Наведайтесь сюда после пяти. Это единственное местечко в Кадагесе, которое ловит последнее солнце.