Выражение дикого испуга, мгновенно застывшее на лицах пассажиров, стоило им лишь взглянуть в нашу сторону, заставило меня резко притормозить. Сначала я никак не могла понять, что, собственно, повергло их в такой ужас. Ну, а затем меня осенило. Вот незадача, мы с Ларри покрылись корой из грязи и пота. Ведь мы уже давно не мылись. Одежда на нас изрядно выгорела и поизносилась; к кроссовкам накрепко пристали грязь и ослиный помёт, сальные волосы висели спутанными космами. Запылённые велосипеды со следами суровых испытаний... Я похолодела. «Они боятся нас,— сказала я себе.— Они боятся нас, потому что для них мы похожи на грязных, мерзких умалишённых, и они намерены держаться от нас как можно дальше». Я взглянула на Ларри. Бедолага изо всех сил трепыхался в безнадёжной попытке начать дружеский разговор с земляками.
— Общий привет! Так вы американцы? — Молчание.— Послушайте, не знает ли кто-нибудь, куда ушёл ваш водитель? Мне бы хотелось, чтобы он подсказал нам кое-что.
Вопрос также остался без ответа, но я точно знала, о чём думали эти люди: «Это вам-то приспичило поговорить с нашим водителем? Как бы не так. Вы ни за что не поедете вместе с нами. Дудки. Мы не пустим каких-то недоумков в этот автобус. У нас хорошо, чисто и весело, а кто знает, чего ожидать от вас, чумазых и чудаковатых бродяжек. Скорее всего, станете навязываться с гашишем или уведёте наши денежки. Вы да марокканцы кого угодно начисто обчистите, дай вам только шанс. Ограбите нас, а денежки спустите на наркотики. Держи карман шире. Не видать вам нашего водителя. Никогда и ни за что!»
Стоило Ларри подойти к высыпавшим из автобуса пассажирам достаточно близко, чтобы обдать их доброй струёй убийственного запаха своего тела и пованивающих кроссовок, как соотечественники мигом упорхнули в гостиничный бар — все, за исключением одного здоровяка из Сан-Хосе, который нетвёрдой походкой двинулся мне навстречу.
— Шлышь, ты! Ч-что эт-то вы оба здесь дел'те? Собираете материалы для диссертации по географии зарубежных стран? — саркастически вопрошал детина.
Его «капелюшечка для опохмелки» была вставлена в правый карман куртки ярко-оранжевого костюма для отдыха. На волосатой груди, выглядывавшей из-под расстёгнутой «попугайской» рубашки, болтались золотые медальончики. Выпирающее из штанов брюшко опоясывал широкий сияющий белый пластиковый ремень, под стать сияющим белым лёгким кожаным мокасинам.
— Я шкажал «географии» или «порнографии»,— продолжал он выплёскивать пьяную кашу слов.— Слышь, знаешь ли ты, что Ватикан владеет богатейшим в мире собранием пор-но-гра-фического искусства? Ага, голые статуи да картинки везде, куда ни плюнь.
Мы с Ларри покачали головами.
— Ладно, теперь знаете. Адамс я, стро-и-тель из Калифорнии. Знаете, где это?
— Да. Мы сами оттуда,— ответил Ларри. Ответ Ларри, похоже, ошеломил мистера Адамса. На цыпочках качнувшись вперёд, он отчаянно скосил глаза, чтобы поймать нас в фокус.
— Вы американцы? — с подозрением спросил он.— Вы не похожи на нас, американцев. Слышь-ка, а это что у тебя на трениках на самой заднице? — приставал с вопросами обнаглевший строитель.
Повернувшись взглянуть на ослика, обнюхивавшего велосипеды, я, к несчастью, предоставила мистеру Адамсу полный обзор своего «тыла». Я совсем забыла об овечьих орешках. Днём раньше, когда мы устроили привал, чтобы перекусить возле самого Тетуана, я не глядя уселась на кучу этих самых «орешков». Тёплые и липкие коричневые катышки размером не крупнее лесных орехов внедрились в зад моих жёлтых треников. Я совсем забыла о затвердевшей массе, украшавшей моё седалище и испускавшей свой собственный прогоркло-тухловатый дух, похожий на тот, что исходил от моих кроссовок. Я-то забыла только потому, что марокканцы никогда не обращали на него никакого внимания. В Марокко крестьянская одежда подолгу остаётся грязной и пахучей, прежде чем дождётся стирки.
— Овечье дерьмо,— ляпнула я, обернувшись и одарив мистера Адамса открытой милой улыбкой.
Мистер Адаме уже вытащил фляжку и вливал напиток себе в глотку. При моих словах он резко дёрнулся и вставил фляжку обратно в карман. Затем вперился в меня долгим, тяжёлым и подозрительным взглядом. Я продолжала улыбаться с таким простодушием, на какое только была способна.
— Что ты сказала? — бормотнул он.
— Овечье дерьмо.
— Овцы? Овцы? Не сваливай это на овец! — злобно взвыл мистер Адамс. Потом, после минутного колебания, сориентировавшись в окружающем пространстве, он поплёлся в бар к остальным. То, что он собирался выложить им, должно было лишь подтвердить их уже и без того сложившееся мнение о нас с Ларри.