А тут такое заманчивое, но уж очень провокационное предложение. Не говоря ни слова, очистили стол, выбросили окурки, тихо подмели, вынесли грязную посуду, и только тогда, убедившись, что коменданта уже нет в коридоре, приступили к обсуждению создавшейся ситуации.
Было решено: первое — предложение «начальника общаги» взять за основу, второе — в понедельник руководителя практики, не вводя в нюансы изменения политики, познакомить с комендантом. Цель их рандеву — руководитель напишет, а комендант подпишет заявление на наш отъезд с обязательным сохранением мест в общежитии. Одно дело мы, а другое — доцент. Довольные собой и своей сообразительностью, мы обстоятельно, плотно поели.
Комендант ушел от нас часов в одиннадцать, а около часу нас, полусонных, разморенных, завалившихся с книжечками и журнальчиками на койки, опять растормошил стук в дверь, но другой, совсем другой. Властный. Не дожидаясь ответа, дверь распахнулась, в комнату решительным шагом вошёл незнакомый человек.
— Иван Иванович, — представился он, — член парткома.
Обычный советский служащий, в тёмном костюме и немодном узком галстуке, без пальто и шапки, улыбается, зубы красивые, свеже подстрижен, пахнет парикмахерской. В руках белая новая картонная папочка на завязках, на обложке кроме слова «Дело» никаких надписей.
— Так, кто здесь у нас? — по-деловому продолжил он, сел за стол, достал из папки единственный листик и стал его неторопливо просматривать. Это был список с нашими фамилиями.
Мы по очереди представились, он поставил закорючки напротив фамилий, положил список поверх папочки, откинулся на спинку стула, закинул ногу за ногу, и молча, с вежливой улыбочкой, принялся нас рассматривать, переводя взгляд с одного на другого.
Нас почему-то на разговор не тянуло. Ожидая его дальнейших действий, всем своим молчаливым видом подчеркивали внимание и уважение. Внешне вели себя независимо, стараясь предугадать, чем для нас плохим может окончиться визит представителя всесильного парткома, трепет перед которым, как инфекционное заболевание, вирусом трусости передается из поколения в поколение, и мы, как ни прискорбно, — не исключение из правил.
Пауза явно затягивалась, у нас к нему вопросов не было, кроме одного, когда он отсюда свалит, зато в глазах светилась нежная доброжелательность и полная готовность к сотрудничеству. Где-то в подсознании созревало чувство вины.
Наконец, он перестал улыбаться, серьёзно обвел нас глазами и негромко заговорил о связях между нашими институтами, о том, что мы полномочные представители Одессы, что по нам судят и о нашем институте, и о нашем городе. На протяжении его выступления мы активно кивали головами, соглашаясь со всеми тезисами. Затем Иван Иванович перешёл к вопросам:
— Дипломники? Хорошо. Пятый курс? Хорошо. А кто по специальности? Криогенная техника! Хорошо, нужная профессия.
Не знаю, о чем думают кролики, замерев перед удавом, но если мы и испытывали в данный момент схожие ощущения, то к ним добавилось жгучее подсознательное желание оправдываться. В данной ситуации даже произнесенное романтическое название нашей редкой холодильной специальности казалось до обидного мелким и невыразительным.
Было понятно — ещё пара общих вопросов, и вся эта прелюдия кончится. Он и так уже много сказал, подводя, как мне казалось, к главной теме разговора. С противным ощущением горечи во рту я неотвратимо ожидал неприятного разговора с абсолютно непредсказуемыми выводами и последствиями.
Но не тут-то было. Он замолчал, вложил, предварительно пробежав глазами, листик в белую папочку, неторопливо завязал тесемочки, и спросил:
— А где ваши коллеги проживают?
Мы с радостным облегчением начали объяснять, на каком этаже и как найти, но он поднятой ладонью остановил наши порывы и обратился прямо ко мне:
— Пойдем, проведёшь. Покажешь, где живут ваши товарищи.
Такого оборота я не предвидел, от неожиданности (а я уже успел самодовольно расслабиться) у меня пропал голос и только растерянным кивком головы я смог подтвердить его приглашение. И приглашение ли это?
Пока я выбирался из-за стола, стараясь попасть ногой в один сапог, теряя второй, застегивал на них змейки и засовывал вылезшую рубашку за пояс брюк, мозг лихорадочно работал.
«Если спросит в лоб по поводу папы полковника, скажу, что да, полковник, но авиации, Шура перепутал. А вот если будет ходить вокруг да около, буду отвечать нейтрально. Работать под умного дурака. А может, ему ничего и спрашивать не надо, он и так знает по секретным спискам, что там нет фамилии моего отца. Что тогда? Собственно говоря, ни я, ни Шура закон не нарушали. Пошутили, а нам поверили. Если у него есть специальные списки, скажу, что я на маминой фамилии, а папина не разглашается из соображений совершенной секретности. Разведчик в тылу врага».