– Разумеется, сеньор Кортес, разумеется. Не в этом ли смысл нашей жизни? Ну что, молодцы? На Турка! Да здравствует наш император!
Он достаточно громко произносит последние слова, и получает желаемый отклик:
Смерть Барбароссе и его нечестивым псам!
Пока Франциску I и султану с его адмиралом выдается обязательная порция оскорблений и проклятий, Фигероа приказывает пустить по кругу кувшины с вином, а затем дергает Кортеса за рукав.
– Сеньор, пока они веселятся, не обсудить ли нам другое интересующее нас дело?
– Безусловно. Ведите меня, капитан! Вам следует прочесть новые распоряжения, полученные от королевского двора! – громко провозглашает Кортес.
И намного тише, на ухо капитану:
– Я пуще твоего распушил хвост, чтобы мы смогли наедине поговорить о вещах, жизненно необходимых для таких солидных людей, как мы с тобой…
И, наконец, обращаясь к индейцу:
– Встань у дверей, Сипоала, и строго следуй полученным указаниям.
Индеец кланяется, не проронив ни звука.
Над морем сияет полная луна. Совещанию между Кортесом и Фигероа не видно конца. Солнце уже успело закатиться за горизонт, показалась Венера и тоже померкла перед сиянием своей кумушки Селены. Ее холодный свет освещает непрерывное движение туда и обратно между «Виолой Нептуна» и «Звездой Куэрнаваки». Видно, как от каравеллы к галере переправляются позвякивающие тюки неведомо с чем, папки с бумагой и картами. Кузнец Алехандро получает приказ разжечь свою маленькую плавильную печь. Юнге Батистьелло, прильнувшему к щели между разошедшимися досками, удалось подсмотреть, как капитан более чем дружески обнял Кортеса. Новость мгновенно облетает всю галеру, хотя юнга, кроме этого, так ничего больше и не увидел, потому что Сипоала схватил его за воротник и отшвырнул далеко на палубу.
Около полуночи гигант индеец издает заунывный вопль, перепугав весь экипаж. К «Виоле» приближается еще один корабль с погашенными огнями. Он меньше и ниже каравеллы Кортеса, его паруса приспущены, поэтому он до последнего момента легко мог прятаться позади «Эстреллы». Он подходит правым бортом. Матросы протягивают пики, чтобы избежать резкого толчка, но их старания прерывает неожиданный и странный маневр.
На галеру прыгают какие-то мавры, грузят на нее двенадцать бочек, обматывают их веревками и крепят концы за кнехты планшира. Эти бочки так тяжелы, будто набиты свинцом. Их перекидывают за борт, и они немедленно тонут, разматывая пять саженей швартовых. «Виола» оседает на полфута и замирает, словно ее пригвоздили ко дну четырьмя якорями. Этот дополнительный вес на два дюйма повышает уровень воды в трюме и сеет тревогу среди каторжников, которым и так приходится шлепать по воде.
– Святой Себастьян! Но что эти мавры делают? Может, они хотят нас утопить? Каннибала на борту нам не достаточно? – вопит Содимо.
– Черт-те-что, уж не неприятель ли это? – хором выражают беспокойство братья-бастарды Делла Ровере, в семейсве которых от отца к сыну передается привычка накалывать врагов на рапиру, а не слушать шарканье их ног над своими головами.
– Гаратафас, почему бы тебе не спросить у них, в чем дело? – догадывается Гомбер. – Ты же должен как-то лопотать на арабском.
Гаратафас подбирается к люку и хватает одного из мавров за лодыжку. После продолжительного шушуканья турок возвращается с иронической улыбкой на губах.
– Поистине христианская галера, я вам скажу! Прелесть что за капитан, а прекрасный маркиз, ваш великий завоеватель, и того лучше!
– Что ты несешь? – накидываются на него каторжники.
– Они и должны быть тяжелыми, эти бочки. Они наполнены «снежком»[26] с Атласских гор!
– А, так вот что затеяли Кортес и Фигероа?
– Вот именно, эти достойные господа, гордость Испании, просто-напросто занимаются торговлей! Мавр сказал мне, что их бриг пришел из Орана. Они дожидались каравеллы Кортеса в открытом море, в нескольких лье от берега, чтобы не возбудить подозрений. Они загрузили на борт сталь из Толедо, ткани Кордовы, рис из Валенсии, порох для мортир и пушек…
– Все, чем запрещено торговать с маврами! – восклицает младший Делла Ровере.
– Это еще не все. На борту у Кортеса было пятьдесят морисков, он держал их в трюме. Причалив к берегу, он обменял их на эти бочки со «снежком» и получил в придачу пятнадцать пленников христиан.
– Узнаю в этом деле премилый обычай усыплять свою католическую совесть! – возмущается лютеранин Лефевр.
– Или обезопасить себя от этих самых католиков! Разве он не вырвал христиан из рук неверных?
Брат Жан, бывший госпитальер, сведущий в межконфессиональной торговле, пускается в обобщения:
– Если когда-нибудь дело получит огласку, никто не пойдет в свидетели, тем более пленники.
– В каком-то смысле, вот вам и мелкая полюбовная сделка с маврами! – иронизируют евреи.
– И крупная сделка с двором, поскольку «снежок» будет перепродан в Испании по цене золота, – развивает тему Алькандр, эксперт по усладам придворных. – Хорошо известно, чем могут поступиться благородные дамы в обмен на апельсиновый шербет в знойный летний день!
– Ох-ох! – посмеивается брат Жан. – Я знавал одну, готовую продать свое целомудрие всего лишь за один мюид[27] ароматного «снежка».
– И она его тебе продала?
– Ну да, тем более, что я ей скармливал ее шербет прямо с моего собственного кончика!
– Ах, чертов конкистадор! Вот кто знает толк в делах, – посмеивается Гаратафас.
– А как же, турок? Разве ты не знаешь, что прежде чем открыть Новую Испанию, он служил нотариусом на Кубе? Этот человек – все, что угодно, только не романтический мечтатель, – презрительно бросает Содимо.
– Что же до императора, так он обжора и не пренебрегает шербетами. Я слишком часто пел застольные песни на его обедах, чтобы не знать его вкусов, – вспоминает Гомбер.
– Но какую роль в этой контрабанде играет наша галера? – спрашивает Алькандр.
– «Виола Нептуна»? Так она же спасает честь каждого, пойми ты! Подружившись с Фигероа, Кортес и репутацию свою сохраняет, и набивает себе карманы. Мавр мне порассказал об этом еще кое-что. Нам же и предстоит, налегая на весла, переправить белое золото в Испанию. Оно будет висеть вдоль наших бортов на глубине в пять саженей, там, где вода всегда остается холодной. С завтрашнего дня мы берем курс на Майорку.
– В Пальму? – удивляется Самуил Вивес. – Я хорошо знаю остров. В этом порту трудно выгрузить бочки так, чтобы остаться незамеченными…
– Кто тебе говорит про порт Пальму, Вивес? Нет, мы идем к северной стороне острова, в Кала Сан Висенте – это маленькая бухта, в которой прячутся корсары…
– Ишь ты, вот кому не слишком докучают, поскольку у них связи при дворе и с власть имущими! – возмущается Вивес.
– Ага! это еще один случай сговора. Каждый получает свое, и все закрывают глаза! – шипит Родригес.
– И после этого еще кричат, что надо воевать с неверными! Могут ли мои братья быть детьми вашего дьявола, или он спит в одной постели с Карлом? – торжествует Гаратафас.
– Скажем так, утром Вельзевул завтракает с Сулейманом, а вечером Асмодей спит в Толедо, – смеются иудеи.
– Подумать только, что я попал сюда за провоз каких-то жалких библий в бочках с вяленой рыбой! – бормочет Лефевр.
Внезапно щелкает плеть Амедео.
– Эй, вы, там внизу, хватит болтать! Спать всем! Или хотя бы притворяйтесь спящими, мне плевать! Но чтобы тихо! Я все слышал! Вы же не захотите, чтобы я это повторил, не так ли, мои ягнятки?! – Засмеявшись, он продолжает: – А тебе, Гаратафас, спасибо за разведку! Вы – те, что из неверных, – самые лучшие шпионы в мире. Ты мог бы сделать на этом карьеру, когда выйдешь отсюда, если, конечно, ты когда-нибудь выйдешь…
Кое-как, с грехом пополам, каторжники пытаются забыться сном, чтобы дать отдых своим горестным мозгам, в которых вскипают золото, шербет и, в особенности, накопившаяся злоба. Тем временем, удобно устроившись на килимах и шелковых подушках, дон Альваро де Фигероа и т. д. с маркизом дель Валле д’Оахака приканчивают вторую бутыль вина, под охраной индейца, вполголоса тянущего заунывную песню.