Пестель, увидев висящие петли, повертел шеей и спокойно сказал: «Мы не кланялись в 12-м году ни пулям, ни ядрам. Неужели мы заслужили такую позорную смерть? Могли бы нас хотя бы расстрелять». Это точно. Пестель вел себя на войне геройски и особенно отличился при Бородине.
Рылеев заметил вслух, что у всех пятерых руки не связаны. Палачи торопливо связали смертникам руки, как будто это было их последнее желание.
Когда стали вешать, трое – Рылеев, Каховский и Муравьев-Апостол – сорвались с петель (или петли оборвались) и с жутким грохотом (они были зачем-то в кандалах; эти кандалы сначала дали им призрачную надежду, что казнь будет заменена каторгой) упали на деревянные подмостки, провалив их.
Второй раз вешать было нельзя. Это было супротив всех норм и понятий. Но Голенищев-Кутузов воскликнул: «Вешайте, вешайте!» И этим восклицанием вошел в историю, но опозорил знаменитую фамилию.
«Проклятая земля, где не умеют ни составить заговора, ни судить, ни вешать», – обронил Муравьев-Апостол, тяжело подымаясь (с чужой помощью) после падения и обморока. И мрачно сплюнул себе под ноги. Он понимал, что и сам входит в чисто тех, кто не умеет составить заговора.
«Графьёв-то и князьёв не убивают. Простых вешают», – заметил шепотом какой-то солдатик. «На этих-то всё и списали», – поддакнул другой.
Император Николай этой казнью совершил роковую политическую ошибку. Из неудачников он сделал героев. Можно ли было этих пятерых помиловать? Отправить на каторгу или в тюрьму? Конечно. Но царь захотел произвести всенародное устрашение. Произвёл. И стал палачом, убийцей и душителем всех свобод. Переусердствовал.
Большинство декабристов были сосланы в Сибирь. Оставшиеся на свободе вольнодумцы, сочувствуя товарищам, испытывали некоторые угрызения совести. Пушкин, например, в 1827 году попытался публично реабилитироваться и сочинил послание «Во глубине сибирских руд…». Император ему этот стих простил, ибо понимал, что лучше позволить поэту выпустить пар, чем сделать из него врага.
В Сибири декабристов постоянно «тусовали», перевозя с места на место – чтобы исключить возможность возникновения тайного сибирского общества. Нескольких ссыльных разместил на бывшей Ситниковской заимке около Иркутска в 1833 году купец третьей гильдии А. А. Векшин, кержак – ссыльный раскольник, старовер. Он декабристам помогал, как мог. Ведь в царствование Николая Павловича все монастыри старообрядцев в Сибири были разгромлены и отобраны. Раскольник о декабристах подумал так: «Хорошие, однако, робяты. Но дюже далеки они от народа».
Хозяйский двор
«Все животные равны. Но некоторые животные более равны, чем другие»
Жили-были когда-то в Хозяйском Дворе разнообразные животные. Туго им жилось, а главное – бесправно. Что хотели господа-хозяева, то с ними и делали. К примеру, на лошадках катались-ездили с утра до ночи, да ещё кнутом стегали. Коров доили до изнеможения, а телят отбирали. Свиней закалывали, на сало пускали. Гусей ощипывали, жарили и на стол подавали. Собак на цепи держали и матерщинно обзывали. Котят у кошек отнимали и топили. Многие люди были собой хуже животных, а некоторые – вообще звери.
Терпели животные, терпели, терпели, но как-то раз кончилось их безграничное терпение. А закончилось оно в тот момент, когда затеяли хозяева с соседями войну, чтобы отхапать себе соседские дворы. Дюже жадны были все господа и жестокосердны. Животных на войну отправили, а сами отсиживались в Хозяйском Доме, в тепле и достатке, да еще говорили про несчастных: «Скоты!» И посылали их на убой.
Не просто обидно, а аж невмоготу стало животным. Взбунтовались они, перестали господ слушаться. Тогда хозяева начали их палками бить и плётками стегать. Стали животные метаться, шуметь, вопить, блеять, рычать, мяукать. А толку никакого.
Тут на возникший шум вломился к ним из-за бугра Слон и заявил: «Пора объединиться и скинуть с себя господское ярмо эксплуатации. Пускай угнетенные станут хозяевами собственной жизни. Угнетенные всех дворов, объединяйтесь!» Сначала животные не поняли, что это за слово такое забугорное – «эксплуатация», но потом сообразили, что раз перед ним «ярмо», значит, точно что-то плохое. Стали животные вместе собираться, слушать речи умного Слона и обсуждать.
«Вот скоты! Митинговать вздумали!» – разгневались господа и стали из ружей свинцом стрелять по животным. Те озверели, бросились на хозяев. Одних убили, других покалечили, а третьих за бугор прогнали.
В бою за свободу и равенство много животных полегло. Очень скорбели животные о своих погибших товарищах. Особенно сокрушались они о гибели Слона, нещадно топтавшего господ и обеспечившего этим желанную победу, но застреленного вражеской отравленной пулей. Поместили они тело Слона посередь двора, прямо под навесом, и стали ходить к нему со своими мольбами, сетованиями и вопросами, как к живому. Но ничем не мог им помочь мёртвый Слон.
Животные пытались опираться друг на друга. Себя они начали товарищами и братьями называть. И это было правильно. Ведь нечего и незачем им было делить меж собой. Стали они жить по-товарищески и работать дружно. Лошади грузы возили, коровы молоком весь молодняк поили, куры на своих насестах неслись, овцы на лугах паслись и шерсть давали, коты ловили мышей-воришек, а собаки двор сторожили.
Радовались животные, что нет больше над ними ярма. Старались жить по божескому правилу: кто работает, тот ест, а кто не работает, тот не ест. Уж очень им хотелось, чтоб всё было по-честному да по справедливости.
Конечно, не всё у них было гладко и славно. По неразумению и излишнему энтузиазму сколько дров наломали! Сначала, когда господ прогнали, всю поленницу во дворе азартно в щепы разнесли, а потом, когда поуспокоились, поняли, что переборщили: дров-то на зиму не осталось; пришлось Дом, коровник и другие строения мелкой щепой отапливать. Засеяли сами первый раз поле пшеницей, а хлеб не уродился, так как по ошибке сев в сильную жару произвели. Хотели, чтобы кругом сады цвели, но забыли про удобрения; поэтому сады были жалкие и мало плодоносящие.
Но животные очень старались, работали в поте морд, тянулись из последних жил. И вот мало-помалу жизнь стала налаживаться. И пшеница заколосилась, и сады зацвели.
А за вожака, вместо погибшего Слона, стал у них Горный Козёл. Этот Козёл сначала на Кавказе жил, по кручам и горным тропам ловко прыгал; а как узнал, что заварушка в Хозяйском Дворе началась, резво прискакал и стал лягать и бодать всех господ без разбору. Кого – копытом в лоб, кого – на рога. За это своё боевое поведение понравился он домашним животным, приняли они его к себе.
Как только боевые страсти поутихли, Козёл рьяно взялся за возрождение Двора. При этом он так грозно обошелся с сомневающимися, яростно погрозив им рогами и копытами, что все, как один, его зауважали. Со временем многие стали его бояться: уж сильно хитер и грозен. Некоторые втихаря называли его Хозяином. Вроде бы хозяев прогнали, а с другой стороны – какой же Двор без Хозяина? Постепенно все привыкли, что Козёл – народный Хозяин, нашХозяин. И даже полюбили его за то, что любые вопросы решал решительно, уверенно, без размышлений и колебаний, как это и подобает всем настоящим козлам.