— Кое-что понимаю.
— Ты много ходил на яхтах?
— Приходилось.
— Где?
— В основном в Балтийском море. Знаешь такой городишко — Усть-Нарва?
— Что-то слышала. Это где-то на реке Нарве?
— Да. На границе Ленинградской области и Эстонии. Вообще-то там два города, а точнее, поселка. Тот, что со стороны Ленинградской области, называется Усть-Нарва, а со стороны Эстонии — Нарва-Йысу. Так вот, в обоих, и в Усть-Нарве, и в Нарва-Йысу, отличные яхт-клубы. Ну и это для меня вроде как родной дом. Ты ведь тоже морячка?
— Какая я морячка…
— Разве нет?
— А… — Она усмехнулась. — Пару раз сходила на Кипр с Глебом. И все. Нравится яхта?
— Классная яхта. Я на такой впервые.
— Что есть, то есть. Яхта неплохая.
Помедлив, он спросил то, о чем давно хотел спросить:
— Название «Алка» — в честь тебя?
— Глеб сказал, в честь меня. Но может, у него была какая-то еще Алка. — Помолчав, подняла глаза вверх: — Извини, но я та еще зануда.
«Ты самая красивая девушка в мире», — хотел крикнуть он. Но вместо этого лишь пожал плечами:
— Никакая ты не зануда.
— Зануда. Представляю, как ты меня презираешь.
— Презираю? — Посмотрел на нее. — Это еще почему?
— Ладно, ладно, не прикидывайся. Я же вижу, терпеть меня не можешь.
— Девочка, милая, ты что несешь? — Помигав бортовыми огнями, выключил их. — Нам болтаться вместе в море недели две, если не больше. Если мы будем друг друга презирать, нам лучше сразу разбежаться. А яхту потопить. Поняла?
— Да, ты прав. — Вздохнула. — Идет Глеб. Пойду его встречу.
Он смотрел, как Алла идет по причалу навстречу Глебу. Он понимал: с Аллой у него ничего не может быть. Во-первых, он на задании, во-вторых, если Довгань заметит, что он пытается завести с Аллой что-то еще, кроме деловых отношений, — хорошим это не кончится. Но как бы он хотел, чтобы ему удалось завести с ней что-то еще, помимо деловых отношений…
Поднявшись на борт вместе с Аллой, Глеб протянул ему два паспорта, внутренний и заграничный:
— Держи, все в порядке. Паспорт, виза, все дела. Можем выходить. — Огляделся. — Приборы проверил?
— Проверил. Приборы, движок, штурвал. Все чин чинарем.
— Тогда отдаем швартовы. Нам ведь еще предстоит пройти таможню. И погранконтроль.
Таможню и проверку заграндокументов они прошли без трудностей — было видно, что Глеба здесь все хорошо знают.
Когда они вышли в море, дул легкий бриз. Они поставили фок и спинакер, почти не зарифленные, и яхта заскользила на норд-норд-вест, в сторону Крыма.
Они договорились стоять на штурвале, как на любом судне, дважды в сутки по четыре часа. Седову, как шкотовому, досталась самая худшая вахта, «собака», с четырех до восьми.
Было ветрено, Алла и Глеб ушли в каюту, Седов же, усевшись в штормовке за штурвалом, смотрел на качающийся впереди горизонт. Хлопал парус, возле рубки свистел ветер, а он думал об Алле.
Наконец ему удалось освободиться от этих мыслей, и он начал перебирать варианты, что он может теперь сделать, оставшись без связи. Он был сейчас в абсолютной пустоте, без какой-либо связи с Центром, в ловушке. А Центр, боясь утечки информации, может не решиться выйти с ним на связь.
Глава 4
Кофеварка, стоящая в кабинете, протекала, отчего изредка попадавшая на раскаленную плиту капля кофейной жижи громко шипела. Полковник Гущин, работающий на компьютере, каждый раз после этого вздрагивал.
Сидящий здесь же майор Дерябко, мощный блондин с лицом, напоминающим лица херувимов в старинных книгах, сказал наконец:
— Виктор Александрович, давайте я ее выключу. Эта штука не дает вам работать.
Гущин, узколицый, с большим хрящеватым носом и редкими пепельными волосами, зачесанными назад, сказал, напряженно вглядываясь в дисплей:
— Без кофе я не могу ничего делать.
Дерябко знал, что Гущин шарит по Интернету, пытаясь понять, в каком сайте может оказаться уплывающая из ГРУ информация. Знал он также, что это занятие — абсолютно безнадежное. И тем более этим не должен заниматься начальник отдела.
Некоторое время в кабинете стояло молчание. Слышно только было, как пальцы Гущина постукивают по клавишам компьютера.
Наконец капля опять зашипела. Гущин, издав что-то среднее между тяжелым вздохом и громким «у-у-у», несколькими неуловимыми движениями выключил компьютер. Откинувшись в кресле, потер лоб. Налив себе кофе, сказал, не глядя на Дерябко:
— Сволочи. Какие сволочи. — Взяв кружку с кофе, отхлебнул. — Видите ли, их нигде не могут найти. Но о поступивших в новороссийские морги телах тоже нет никаких данных. Дерябко промолчал.
— Ведь я готовил их всех. — Гущин бесцельно смотрел на выключенный компьютер. — Жебрикова. Чемиренко. Седова. И Аню Селихову я знал. Я маленькой ее держал на руках. Теперь никого нет. Сволочи.
— Мне все-таки почему-то кажется, что Седов жив, — осторожно сказал Дерябко. — Не знаю насчет Чемиренко и Ани. Но Седов должен быть жив.
— Может быть, он был жив, когда яхта выходила в море.
— Но вчерашняя аэрофотосъемка показала: Седов пока на яхте. А яхта в море.
— То вчерашняя.
Решив не спорить, Дерябко начал крутить лежащую передним на столе дискету.
— Вообще, Саша, заканчиваем с аэрофотосъемкой, — сказал Гущин. — Пора перестать снимать яхту.
Бросив понимающий взгляд, Дерябко уточнил:
— С вертолетов?
— Не только с вертолетов. Отовсюду. С кораблей и торговых судов тоже.
— Вы имеете в виду, если «крот» поймет, что мы интересуемся яхтой…
— Да, я имею в виду именно это. И дело даже не в «кроте». Если вообще кто-то поймет. Мы не должны рисковать, смерть Седова может обойтись нам слишком дорого.
— Значит, все-таки вы верите, — мрачно произнес Дерябко. — Верите, что Седов…
— Саша… — Гущин укоризненно посмотрел на майора. — Давай не будем об этом, хорошо?
— Понял, Виктор Александрович.
— «Хаджибей» ведь выходит в море завтра?
— Да, рано утром. В семь ноль-ноль. Во всяком случае, об этом говорится в официальной сводке штаба ВМС. Сегодняшней.
Гущин снова включил компьютер. Пробежался пальцами по клавишам.
— Значит, решено? — сказал Дерябко. — Мы даем уйти
«Хаджибею»?
Гущин, делая вид, что не слышит вопроса, взял со стола пачку распечаток.
— Виктор Александрович?
— Даем. Или у вас есть какие-то еще предложения?
— Да нет.
— И знаете что, Саша? — Что?
— Пахнет жареным. Последнее время я что-то плохо себя чувствую…
Дерябко с тревогой посмотрел на Гущина:
— Плохо себя чувствуете?
— Да. Боюсь, не сегодня-завтра мне придется лечь в больницу. Да и вы, я смотрю, тоже начинаете сдавать.
— Я начинаю сдавать? — Лишь сказав это, Дерябко сообразил, что имеет в виду Гущин. — А-а… Понятно, Виктор Александрович. Мне что, тоже лечь в больницу?
— Вам лучше уйти в отпуск. Тем более, насколько я знаю, как раз подошла ваша очередь.
— Да, подошла.
— Я думаю, это будет лучший выход. В Москве нам с вами уже нечего делать.
— Понял. Значит, я начинаю подготовку к отъезду?
— Начинайте. Но… — Гущин выразительно посмотрел на майора. Тот покачал головой:
— Виктор Александрович… Я знаю, в чем должна состоять подготовка.
— Надеюсь.
— Но вы все оформите — в смысле бумаг?
— Оформлю, конечно.
Из каюты на палубу Петраков вышел ровно в девять утра. Как только он закрыл за собой дверь, сильный зюйд-вест чуть не сдул с головы пилотку. Успев прихватить ее рукой, натянул поглубже.
Над самым крейсером с криком летали чайки. Задрав голову, подумал: чертовы птицы, ветер им нипочем. Ну да, ведь здесь, в порту, для них полно еды.
Некоторое время наблюдал за чайками и бакланами, большая часть которых вилась у внешнего борта. В приметы Петраков не то чтобы не верил — просто старался не придавать им значения. Но, конечно, он слышал много раз, что считается — если чайки кричат перед самым отходом, это к удаче. Будто бы они желают уходящим в море счастливого плавания.