— Все равно тебе повезло больше, чем мне. Я вообще никакой картинки не вижу.
Калмык взвесил на руке обе фигурки.
— Возможно, это оттого, что у меня большой опыт общения с этими предметами. Знаешь, если ты не против, оставь пока Спрута мне. Я немного приду в себя и попробую снова. Единорог явно мне помогает, нужно только потренироваться.
— Хорошо, — кивнул Гумилев. — А что это значит — «приду в себя»? Честно говоря, выглядишь ты сейчас хреново.
Илюмжинов криво усмехнулся и вытер со лба капельки пота.
— Как ни странно, это довольно тяжело физически. Как будто приходится преодолевать сильное противодействие. Что там говорил Бунин? Владение предметами вредно для здоровья?
— Нет, как-то не так. Он говорил, что чем больше у человека предметов, тем труднее ему выдерживать их влияние. И что вроде бы это как-то негативно отражается на умственных способностях.
Кирсан спрятал фигурки в карман.
— Ну, в худшем случае, я больше никогда не буду играть шахматы.
Андрей не мог не оценить силу духа этого человека.
— Все-таки, постарайся не переусердствовать. И вот что — если ты что-то узнаешь — пожалуйста, сразу же сообщи мне. Хор0, шо?
— Договорились.
Когда Андрей вернулся к себе, на часах было уже четыре утра. Марго спала, уткнувшись лицом в подушку. В каюте было жарко, и одеяло сползло — или было сброшено — на пол. Гумилев смотрел на смуглую спину девушки, на ее длинные стройные ноги и думал о том, как хрупка и беззащитна человеческая жизнь. Неведомый убийца уже расправился с Алферовой, Жанной и генералом Свиридовым. Что помешает ему обрушить мощь Морского Конька на спящую Марго? Или на безмятежно посапывающую в своей кроватке Марусю?
«Надо спасать девчонок, — подумал Андрей. — Станцию жаль, но теперь, когда я собственными руками сделал Фраму лоботомию, «Земля-2» не больше, чем очень дорогое транспортное средство. Надо уходить со станции. Спасатели могут прилететь за нами в любой район Арктики. В конце концов, я попрошу Санича связаться лично с Шойгу…»
«И как это будет выглядеть? — спросил внутренний голос. — Миллиардер спасается бегством вместе с дочерью и любовницей, бросая всех на произвол судьбы?»
«Я попрошу, чтобы вывезли только Марусю и Марго, — ответил голосу Андрей. — А сам вернусь и отыщу убийцу. Отыщу его, во что бы то ни стало…»
Он присел на край кровати и осторожно, чтобы не разбудить» погладил Марго по темным волосам.
— Не бойся, девочка, я не дам вас в обиду.
Марго повернула голову и сонно прошептала:
— Как хорошо, что ты пришел… иди ко мне…
— Сейчас, — шепнул Гумилев, наклоняясь и целуя ее в ложбинку между ухом и шеей, — только взгляну, как там Маруська.
Маруся крепко спала, обняв плюшевого мишку, которого еще два года назад подарил ей Арсений Ковалев. Мишка с тех пор прошел огонь, воду и медные трубы, мех у него местами повытерся, а вместо одного глаза была пришита пуговица, но девочка не променяла бы его ни на какие новые игрушки. Насколько помнил Андрей, мишку звали Пушок — странное имя для медведя, но детская логика всегда была для него еще загадочнее женской. Андрей поправил сбившееся одеяло, убрал с края кровати готовую свалиться на пол книжку про динозавров и вернулся к Марго.
«Посплю хотя бы часика три, — решил он. — Если уж уходить со станции, то делать это лучше на свежую голову».
Но поспать ему, разумеется, не удалось. Марго немедленно обхватила его горячими ногами, обвила руками шею и уткнулась лицом в плечо.
— Там случилось что-то страшное, да? — спросила она шепотом.
— Свиридова пытались убить, — прошептал Андрей в ответ. — Я принял решение — мы должны уйти с «Земли-2». Утром соберемся и высадимся на лед. Я свяжусь с ледоколом, нас заберут через несколько часов.
— А как же твоя станция? Ты ее бросишь?
Гумилев заколебался. Говорить или нет Марго о том, что он отправит на Большую Землю только их с Марусей, а сам верится на станцию?
— Вы для меня важнее, — сказал он.
Глаза Марго подозрительно заблестели.
— Спасибо тебе, родной мой… я так боюсь за Муську…
Он поцеловал ее — очень нежно, очень благодарно.
— Девочка моя… прости меня, я только здесь понял, как мно го ты для меня значишь. Я никогда тебя не оставлю. Никог да…
Гумилев и сам не понимал, что с ним происходит. Он никогда не был любителем высокого стиля и красивых фраз. Но сейчас слова будто бы сами рвались из глубины души, и произнося их он чувствовал себя непривычно легко.