—По-моему, он ищет то же, что и мы,— прошептал Гумилев.
—Значит, мы на верном пути,— тоже шепотом ответил ему Свиридов.
—И вообще, это не он, а она,— добавила Марго.— Фигура женская.
В этот момент водитель неожиданно повернулся, и луч его фонаря скользнул по беглецам.
—Кто здесь? — раздался приглушенный завываниями метели голос.— Назовите себя!
—Что делать будем? — спросил Гумилев генерала.— По-хорошему, надо бы его — или ее — брать за шкирку и трясти на предмет того, где у них тут линза.
—Не бойтесь,— крикнул генерал по-немецки.— Мы — друзья. Мы не причиним вам вреда…
Он сделал шаг вперед и остановился. Клубящаяся тьма перед ним расцвела алым огнем выстрела.
—Черт,— сказал генерал Свиридов.— Черт, как больно…
Пошатнулся и упал лицом в снег.
Гумилев не помнил, как сорвал с плеча автомат, как бросился на убийцу, стреляя на бегу длинными очередями. Метель била по глазам, и пули почему-то уходили вверх. Водитель с обезьяньей ловкостью прыгнул в седло снегохода и, пригнувшись к рулю, ударил по газам. Вслед ему сухо хлопнул последний выстрел — на этот раз стрелял Иванов.
Снегоход закрутило на месте, он подскочил и тяжело завалился набок, придавив водителя.
Андрей, проваливаясь в снег, подбежал к машине. Водитель барахтался под массивным снегоходом, пытаясь дотянуться до лежавшего в полуметре «парабеллума». Гумилев ударом ноги отшвырнул оружие в сторону.
—Встать, тварь!
Водитель, цепляясь за раму машины и скрипя зубами от боли, высвободил зажатые широкой лыжей снегохода ноги и выпрямился во весь рост. Темные очки свалились при падении, открыв хорошо знакомое Гумилеву лицо.
—Жаль, что я попала не в тебя,— сказала Катарина.
Андрей опустил нацеленный ей в голову ствол автомата. Он не мог выстрелить в нее. Не мог.
«Если бы я убил ее час назад, генерал был бы жив.— подумал он, чувствуя странную опустошенность внутри.— Я пожалел ее, потому что не захотел брать на душу еще один грех, но смерть Свиридова все равно на моей совести».
—Ты,— сказал он и понял, что не может найти слов,— ты…
—Ну,— презрительно усмехнулась она,— стреляй, Андрей. Что же ты не стреляешь?
Не поворачивая головы, Андрей крикнул:
—Иван!
—Здесь я, Андрей Львович.
Иванов подошел совсем неслышно — а может быть, Гумилев просто перестал слышать звуки окружающего мира.
—Заставь ее показать дорогу к линзе.
—Я ее грохну, Андрей Львович. За генерала…
—Нет,— на лице Гумилева заиграли желваки.— Это было бы слишком просто. Ее будут судить. Как в Нюрнберге.
Он резко повернулся и подошел к Свиридову, лежавшему в рыхлом, красном от крови снегу. За его спиной вскрикнула от боли Катарина. Но он не обернулся.
Он стоял над телом генерала и глядел в снежную тьму, сжимая в руках автомат.
Он стоял так, даже когда Иванов и Марго нашли вход в расщелину.
Ход, словно прогрызенный в скалах гигантским червем, вел глубоко к самым корням горы. Здесь, к счастью, было не так холодно, как на поверхности, — из глубины поднимался воздух, нагретый сердцем древнего вулкана. Беглецы, промерзшие до костей, потихоньку согревались. Ковалев громко стучал зубами, Гордеев ожесточенно растирал окоченевшие руки. Андрей, который нес Марусю на руках, дышал ей на красные замерзшие ушки. Девочка прижалась к нему, уткнувшись лицом в меховой воротник парки. Дыхание ее было прерывистым и жарким, и Гумилев никак не мог понять, уснула она или провалилась в болезненное беспамятство.
«Два года,— думал он с ненавистью,— два года они держали в этой ледяной дыре мою дочь… То, что случилось с этой проклятой базой, — ничтожная плата за то, что они сделали с Маруськой и Марго…»
Иванов, шедший впереди с фонарем, вдруг остановился.
—Андрей Львович, впереди завал.
Удар, стерший с лица земли базу «Туле», задел и западный склон вулкана. Коридор не замуровало наглухо, но идти вперед было невозможно — груда камней и песка поднималась почти до уровня глаз.
—Разбираем,— велел Гумилев.— Быстро! Марго, возьми у Ивана оружие и держи на прицеле Катарину. Боря, Арсений — помогайте!
Вчетвером они принялись растаскивать завал.
Степан Бунин пришел в себя после страшного удара, уничтожившего базу «Туле», и с удивлением обнаружил, что все еще жив. Стена карцера, в котором он провел два года после своей бесславной вылазки к Черной башне, была срезана словно огромной бритвой. Профессор, держась за стену, поднялся и на дрожащих ногах вышел в коридор.