Третьей была девушка, в которой полярник не без труда узнал няню маленькой дочки Андрея Гумилева. Когда-то смуглая, а теперь просто желтая кожа туго обтягивала скулы Марго Сафиной, делая ее похожей на страшноватую мумию. Но девушка пришла в себя первой, еще до того, как врач с эмблемой МЧС на рукаве сделал ей в вену антишоковую инъекцию.
—Где Андрей? — еле шевеля потрескавшимися губами, проговорила она.
Чилингаров понятия не имел, где Гумилев, но успокаивающе погладил девушку по тонкой руке.
—Все хорошо, милая, — сказал он. — Теперь все будет хорошо.
Марго хотела что-то сказать, но силы оставили ее, и она только глубоко вздохнула, прикрыв глаза.
Четвертым в вертолет подняли Кирсана Илюмжинова. Калмык выглядел так, словно только что прилег отдохнуть — на его непроницаемом восточном лице застыло выражение Будды, ушедшего в нирвану.
Последним на борт «Ми-26» доставили высокого худого мужчину со светлой бородой.
—Господи, — вырвалось у Чилингарова, который всю жизнь считал себя атеистом. — Андрюша… живой!
Врач сделал Гумилеву укол, но, в отличие от других спасенных, Андрей так и не пришел в себя.
—Срочно готовьте реанимационную установку! — распорядился врач. — Подключайте дефибриллятор!
—Что с ним? — спросил Чилингаров.
—Общее переохлаждение. Остановка сердца. Еще пятнадцать минут — и было бы поздно.
Андрей Гумилев открыл глаза вечером следующего дня. Он находился в помещении, совсем не похожем на оборудованные по последнему слову техники каюты «Земли-2». Узкая жесткая койка, никелированная стойка капельницы унылый казенного вида шкаф с какими-то пузырьками. Через иллюминатор проникал ослепительно белый свет — значит, он уже не на дне океана, а на поверхности.
Гумилеву казалось, что он вынырнул из глубин какого-то чудовищно реалистичного кошмара — и требовалось огромное усилие, чтобы разобраться в хитросплетении настоящих и пригрезившихся ему ужасов.
Над ним склонилось чье-то озабоченное лицо.
—Пришли в себя, Андрей Львович? Ну вот и славно! Сейчас сделаем укольчик, и вы сразу почувствуете себя бодрее…
«Кто это? — подумал Гумилев. — Врач? Наш или…»
Его передернуло. В кошмаре, который ему снился, тоже были врачи — во всяком случае, халаты на них были белые. Но то, что они делали, было слишком страшно, чтобы быть правдой. Это сон, сказал он себе, всего лишь сон.
—Все хорошо, Андрей Львович, — успокаивающе мурлыкал между тем доктор, набирая в шприц жидкость из стеклянной ампулы. — Дайте-ка сюда вашу ручку… не бойтесь, больно не будет, я введу прямо в капельницу…
Гумилев скосил глаза и увидел присосавшегося к правой руке зеленого «паука», от которого тянулся к капельнице тонкий прозрачный катетер. Человек в белом халате наклонился, в руке у него блеснула игла…
…, внизу, тоже кололи его, вспомнил Андрей. В их шприцах была красная жидкость, после этих уколов ужасно болели вены и, что хуже всего, в голове словно поселялся кто-то чужой. Этот чужой нашептывал ему какие-то слова, неправильные, нехорошие, от них Андрея мутило, рвало горькой желчью, а в позвоночник словно ввинчивалось острое зазубренное сверло…
—Нет!!! — крикнул Гумилев, рванувшись. Руку пронзила боль, зеленый «паук» повис на своей прозрачной паутине, из жала его вытекла рубиновая капля крови.
Доктор изумленно уставился на Андрея.
—Что с вами, Андрей Львович? Вы не узнаете меня?
Гумилев помотал головой. Зря он это сделал — комната закружилась, потеряла четкие очертания.
—Я корабельный доктор, — донеслось до него из зыбких, расплывающихся далей. — Юрий Сергеевич Белоусов. Я лечил вашу дочку, когда она упала и разбила себе бровь, — помните?
И тут Андрей окончательно пришел в себя.
—Маруся, — прошептал он побелевшими губами. — Доктор… моя дочь… Маруся… где она?
—Всему свое время. — Голос доктора звучал все так же благодушно, но Андрея это благодушие обмануть не могло. — Для начала вам нужно поправиться. Экий вы, батенька, вспыльчивый. Вырвали с мясом иголку… Придется вас теперь, извините, колоть еще раз, в другую руку. А что ж вы хотели? В musculus gluteus такое лекарство, знаете ли, не колют…
Он потянулся за свисающим катетером, но Гумилев перехватил его запястье.