Вот дерьмо. Было десять утра.
Она резко села, затем оттолкнулась от кровати, на мгновение задержав дыхание, когда накатила волна головокружения.
Черт, о чем она только думала? Выпивая... Во сколько? Пять утра? Это было на нее не похоже, даже учитывая отвлекающее присутствие Вульфа.
И кстати, почему он не разбудил ее? Он сказал, что даст ей двадцать минут.
Оливия раздраженно подошла к двери спальни и остановилась.
Вульф стоял в гостиной – по-прежнему без рубашки, черт бы его побрал, - и осматривал гостиничную тележку, на которой стояло несколько тарелок с серебряными крышками. Он как раз поднимал одну из крышек, чтобы показать стопку очень хрустящего бекона и сосисок. Запах ударил ей в нос почти сразу же, как только она увидела еду, отнюдь не вызывая тошноты, и она сознавала, что на самом деле очень голодна.
Десять утра. Отец будет вне себя.
Она открыла рот, чтобы спросить Вульфа, почему он позволил ей спать так долго, но он опередил ее.
- Я звонил твоему отцу, - сказал он, не оборачиваясь. - Я сказал ему, что у тебя выходной. Он не был счастлив, но он в порядке с этим. Так почему бы тебе не присесть и не позавтракать?
Она нахмурилась, голова все еще немного кружилась.
- Ты звонил папе?
Положив крышку на тарелку, он повернулся и лениво улыбнулся ей.
- Я подумал, что тебе не помешает поспать, и позвонил ему.
Оливия не знала, что сказать. Все это время она была готова бросится домой, прежде чем отец поймет, что ее нет, а теперь ... Спешить было некуда. И у нее будет целый выходной.
Неприятное чувство шевельнулось у нее в животе, и на этот раз дело было не в вине. Она не брала выходных и очень редко брала отпуск, в основном потому, что никогда не знала, чем себя занять.
Ведение домашнего хозяйства, социальные и деловые связи ее отца, а также управление его финансовыми инвестициями и несколькими побочными проектами были важной работой, и ей это нравилось. Это помогало ей чувствовать себя полезной, и она знала, что отец очень ценил это, что ей тоже нравилось.
Но она не была уверена, что ей нравится целый день просто сидеть в гостиничном номере с Вулфом.
- Хорошо, - медленно произнесла она. - Но я только позавтракаю, если ты не возражаешь. Мне действительно нужно домой. Папа может и не возражает, что у меня выходной, но у меня куча дел, которые не могут ждать.
Вульф молчал, его улыбка исчезла, оставив на лице непонятное выражение. Потом повернулся к тележке. На ней стояла пара чистых кофейных кружек и большой кофейник из нержавеющей стали.
Он взял кофейник.
- Есть еще одна причина, по которой я хочу, чтобы ты осталась, - он осторожно налил дымящуюся черную жидкость в кружки.
- Знаешь, как я и сказал, я не хочу говорить о смерти отца? Ну, я передумал, - поставив кофейник, он снова взглянул на нее, и на этот раз на его грубом красивом лице не было улыбки. В его глазах блеснуло что-то, чего она не могла понять, был ли это гнев или горе, или сложная смесь того и другого, она не знала. - Думаю, я действительно хочу поговорить об этом.
Ее сердце сжалось. Его было нелегко понять, она помнила это с давних пор. Большую часть времени он имел невозмутимый вид, но бывали моменты, когда его холодная внешность исчезала, и она замечала что-то еще в его глазах. Что-то очень похожее на гнев.
Она не винила его за это. Ной Тейт был ублюдком первой степени, и то, как он обращался с Вульфом, вызывало у нее отвращение. Но, так как Вульф никогда не говорил об этом, она никогда не настаивала, главным образом потому, что ей было всего пятнадцать и она не знала, что сказать ему.
Но сейчас ей не пятнадцать, и от мысли, что он наконец-то хочет поговорить с ней об отце, у нее перехватило дыхание.
Оливия отошла от двери и подошла к нему. Она посмотрела на него, едва замечая его полуобнаженное тело, полностью сосредоточившись на странной комбинации эмоций в его глазах.
- Ты знаешь, что я здесь, если ты хочешь поговорить, Вульф. Но я не буду давить на тебя, если ты этого не сделаешь, хорошо? - она протянула руку и слегка коснулась его руки в бессознательном жесте утешения. Только для того, чтобы ощутить жар его обнаженной кожи, покалывающий кончики ее пальцев, заставляющий ее хотеть отдернуть руку.
Он не двигался, и все же она увидела, как что-то вспыхнуло в его глазах, что-то, что не было гневом или горем, или чем-то еще, что было там мгновение назад. И вдруг воздух между ними наполнился напряжением, каким-то непонятно густым и электрическим.
Несколько секунд назад она забыла, что на нем нет рубашки. Теперь ее охватило осознание этого. Того, как близко он был. Какой он высокий и широкий, и какая хрупкая и маленькая она по сравнению с ним. Его загорелую кожу и татуировки. Его жетоны висели у него на груди, металл блестел, как луч слабого зимнего солнца.