Я не могу разглядеть выражение его лица.
— Ты сожалеешь об этом? — спрашиваю я, чувствуя, как замирает сердце.
— Ты ведь не позволишь мне ничего скрыть, правда? — говорит он, и сердце почти останавливается. Но затем он обнимает меня. — Нет, я не жалею, правда. Просто чувствую, что воспользовался преимуществом.
— Ты этого не сделал, — говорю я, щеки горят. — Если уж на то пошло, я была настойчивой. Мне жаль.
Он смеется.
— Я был готов. Ты меня очень заводишь.
— Правда?
— Думал, это было очевидно прошлой ночью, — сухо говорит он. — Я хочу продолжать видеться. Позволишь пригласить тебя на ужин на этой неделе?
— Да.
— Ты же будешь иногда заходить? Чтобы посмотреть на елку? — он кивает в сторону величественного создания в углу. — Знаешь, я понятия не имею, как за ней ухаживать.
Я прикусываю губу, улыбаясь.
— Да, приду. Не могу позволить тебе разрушить дух Рождества.
— Вот и отлично, — он берет мою чашку и ставит ее на стол, подальше от матраса. Затем обхватывает ладонями мой подбородок и целует. Это медленный и многообещающий поцелуй, я чувствую, как одеяло спадает с плеч.
Он прижимается своим лбом к моему.
— Ты мне очень нравишься, Холли.
— Ты мне тоже нравишься, — шепчу я.
— У нас еще есть часы до того, как снова включат электричество.
— И на что ты намекаешь? — я провожу руками по его шее. — Как мы скоротаем время?
Он легонько толкает, и я падаю обратно на матрас, притягивая мужчину ближе. Его улыбка кривая.
— Понятия не имею. Как следует развлекать гостя?
— О, я не знаю, — говорю я. Я пихаю одеяло, и оно спадает с тела. Сегодня так много света. Все его идеальные мышцы будут на виду... и я. — Ты мог бы снова назвать меня хорошей девочкой.
Его глаза загораются.
— Тебе это понравилось, не так ли?
— Да. Не знаю почему, но да.
Он прижимается головой к моей шее, и я смотрю в потолок, глаза трепещут, закрываясь.
— Здесь так светло, — шепчу я.
Он делает паузу. Темные волосы падают со лба мне на лоб, щекоча кожу.
— Ты великолепна, Холли. Чертовски нереальна. Я мог бы пообещать, что не буду смотреть, но соврал бы.
— Ох, — говорю я. — Ну, тогда, думаю, ты можешь смотреть.
Он ухмыляется.
— Хорошая девочка.
* * *
Встречаться тайно со своим соседом, когда живешь дома с родителями, сложно. Еще сложнее, когда вышеупомянутый сосед — городская знаменитость и национальная икона, Фэрхилл наводнен рождественским туризмом, а по Мэйпл-Лейн каждую ночь проезжают десятки машин, чтобы полюбоваться рождественскими огнями.
Но последнее, чего я хочу, так это чтобы родители прижались носами к стеклу гостиной и смотрели, как я иду к дому Адама.
— Через два города, — бормочет Адам рядом со мной. Рука ощущается тёплой тяжестью на пояснице, когда он ведет меня через ресторан. — Никто не должен видеть нас здесь.
— Никто не должен видеть меня здесь, — поправляю я.
— Поверь, людей не так уж сильно волнует мир технологий. Меня почти никто не узнает.
— Уверена, что борода помогает, — говорю я. Мы занимаем места в задней части зала, за самым уединенным столиком, как и просил Адам для нашего свидания.
Он проводит рукой по подбородку.
— Это новое дополнение. Что думаешь?
— Мне нравится. В нем ты выглядишь очень... сурово.
— Сурово?
— Да. Мужественно, я полагаю. Такой же, как... Неважно.
— Что ты собиралась сказать?
— Это не важно.
— Нет, это кажется очень важным, — он опускает меню, которое я держу в руках, чтобы скрыть смущенное выражение лица. — Такой же как что?
— Волосы у тебя на груди, — бормочу я. — Мне они нравятся.
— Серьезно?
— Да. Не знаю почему, но такие маленькие различия между нами заводят.
Его улыбка становится шире.
— Расскажи мне больше.
Боже, помоги, но я хочу поделиться своими мыслями.
— Ну, например, когда ты кладешь руку мне на грудь, и она выглядит загорелой, а волосы на твоей руке темные? На фоне моей бледной кожи? Мне это нравится. Кроме того, я не могу поверить, что говорю это вслух, — я закрываю лицо меню. — Убей меня прямо сейчас.
Адам смеется. Это теплый звук, восхищающийся.
— Не прячься.
— Ты, наверное, пересматриваешь решение проводить со мной время. Думаешь: «Вау, она странная», и завтра поедешь обратно в Чикаго.
— Этого не случится, — говорит он. — Мне все ещё нужно присматривать за рождественской елкой.
— Верно. Ты не можешь отказаться от своих обязанностей, — я просматриваю меню и встречаюсь с его танцующими глазами.
— Мне нравится, когда ты рассказываешь, что тебя возбуждает, — говорит он. — На самом деле, очень сильно.
Его взгляд опускается на мои губы.
— Я бы ответил взаимностью, но боюсь, что могу отвлечься, если сделаю это. Я привез тебя сюда, чтобы поужинать, знаешь ли. Не уходить же, заказав напитки только ради того, чтобы целовать тебя до потери сознания в машине.
— Твоя машина достаточно большая, — говорю я. — Мы могли бы сделать больше, чем просто целоваться.
Адам стонет.
— Холли, я пытаюсь быть джентльменом.
— Я ценю это, но ты не обязан быть им.
— Да. Потому что такое чувство, что это могло бы… хорошо. Я хочу, чтобы у нас с тобой все было правильно. Это, — говорит он, предупреждающе поднимая палец в мою сторону, — не может быть просто рождественским перепихоном.
Я прикусываю нижнюю губу, тепло разливается по груди.
— Нет?
— Нет, черт возьми.
Я с улыбкой смотрю на меню, подыскивая нужные слова и не могу найти ни одного. Все происходит быстро, и это прекрасно, и теплое чувство в груди угрожает ударить в голову.
— Кстати, я хотела кое-что сказать. Я начала писать статью о Фэрхилл. Как мы и шутили.
Он откладывает меню.
— Да ладно? Расскажи.
Что я и делаю, заваливая его историей. Как все начиналось и к чему идет, и у кого я хочу взять интервью. Он задает вопросы и слушает, не сводя с меня темных глаз с неподдельным интересом. В ответ рассказывает о своей работе и о том, как многое в ней сильно отличается от того, что он делал вначале. Оказывается, у нас много общего.
Ни один из нас не находится в месте, которое мы любим.
За исключением, конечно, этого момента. Потому что нигде я не хотела бы оказаться сильнее, чем в грязной закусочной в северном Мичигане с Адамом Данбаром.
После ужина он отвозит нас домой и паркуется на подъездной дорожке к дому Данбаров.
— Как мы это сделаем?
Я натягиваю шапку ниже на уши и смотрю в зеркало заднего вида. Дом родителей освещен, как обычно, так по-рождественски и красиво, что это вызывает улыбку. И я ничего не вижу через окна гостиной. Они опустили жалюзи. У нас нет зрителей.
— Начинаем, — говорю я. — Беги, беги, беги!
Адам смеется и ведет нас по заснеженной земле к входной двери. Я туго натягиваю шарф на лицо как грабитель банка. Адам смотрит на меня и снова хихикает.
Мы заходим в дом. Там очень тепло, ничто не сравнится с прошлыми выходными, когда мы провели их вместе перед камином. Я не могу смотреть на этот чертов камин, не краснея.
Адам осторожно снимает слои, в которые я закуталась с головой.
— Как думаешь, твои родители были бы сильно против?
Я просовываю руки в шлевки его джинсов.
— Нет, вовсе нет. Они были бы в восторге. В этом-то и проблема.
— И почему?
— Папа дал бы тебе свое благословение на предложение.
Адам усмехается.
— Очень великодушно с его стороны.
— Они бы делали всевозможные намеки.
— Так хотят видеть тебя замужем?
Я пожимаю плечами.