Адам, с другой стороны, занимается спортом, одновременно проводя деловые собрания.
— Холли, — зовет он. — Твоя мама сказала, что ты журналистка?
О Боже. Я прочищаю горло.
— Да. Я училась в школе журналистики.
— Где ты работаешь?
— В онлайн-издании. Веб-сайте. На самом деле небольшом сайте.
Он возвращается с ручкой и блокнотом в руках.
— Можешь взять отгул после обеда?
— Ммм, да. Да. Я прямо сейчас пишу статью, но могу отложить.
С удовольствием. Я бы отложила ее навсегда, если бы могла.
Адам открывает толстую пачку бумаги и что-то на ней пишет. Отрывает листок и протягивает его мне.
Это чек.
— Что это?
— Ты выполнила миссию, — говорит он. — Я зажгу дом как чертову лампочку, если этого хочет книжный клуб «Мэйпл-Лейн». Но хочу, чтобы ты выбрала гирлянды.
Я смотрю на чек и неприличное количество нулей.
— Ты хочешь, чтобы я купила все украшения.
— Ты любишь Рождество, — говорит он. — Говорила это буквально на днях.
— Да, но...
— И могла бы взять отгул на вторую половину дня.
— Ага? Я только что это сказала.
Еще одна вспышка белоснежной улыбки, и сердце замирает в груди. Он был симпатичным семнадцатилетним парнем, чертовски умным и социально неуклюжим, долговязым, высоким и остроумным.
Несправедливо, что вырос с такой внешностью. Это разрушительно.
— Пожалуйста, — говорит он. — Я буду у тебя в долгу, Холли. Приходи позже, и мы развесим их вместе. Можем заказать еду. Как в старые добрые времена.
Я смотрю на чек.
— Ты можешь пожалеть об этом.
— Заставь меня, — говорит он.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Холли
Я улыбаюсь, снова садясь на велотренажер. Холли Майклсон, младшая сестра Эвана, совсем взрослая. И симпатичная.
Тогда она тоже была симпатичной, но не в том смысле, который я действительно видел. Скорее моложе.
Не вариант. Не так, как сейчас.
Не так, как... нет.
Мы с Эваном может и не разговаривали больше десяти лет, но она все еще его младшая сестра.
И украдкой взглянула на мою грудь. Я видел это.
— Адам?
— Ага, — говорю я ассистенту. Дункан подключен к наушникам, сидит за много миль от меня. — Я вернулся.
— Речь идет о расписании на февраль.
— Я знаю. Продолжайте.
Но пока он перечисляет встречи и предложения на следующий год, а я снова начинаю крутить педали, мысли возвращаются к Холли.
Я не думал, что она ответит «да». Был на сто процентов уверен, что вернет чек. Не знаю, что заставило отдать его Холли. Возможно, чтобы посмотреть, согласится ли она. Повысить ставку. Бросить вызов так же, как она бросала мне. И, может быть, только может быть, нужен был предлог, чтобы провести с ней время.
Я заканчиваю встречи и принимаю душ. Только оделся, когда раздается звонок в дверь.
— Иду!
Холли стоит снаружи. На ней слишком большое зимнее пальто, светлые волосы убраны под бежевую шапочку. В руках коробки.
— Ты об этом пожалеешь, — говорит она.
Я широко открываю дверь.
— Входи, — говорю я. — Это что, северный олень?
— Да. Знаешь, ты сам дал карт-бланш с этим чеком.
— Ага, в курсе, — я смотрю через дверь на ее машину. — Сколько там еще?
— О, багажник полон.
— Холли, — стону я. Ее имя кажется сладким на языке.
Она ставит коробку в прихожей. Я натягиваю ботинки и направляюсь к машине. Два подхода спустя все покупки лежат в прихожей.
— Ты выложилась по полной, — говорю я. На коробках отвратительно веселые иллюстрации. Рождественские елки, Санта-Клаусы и улыбающиеся счастливые семьи. Всех одурачили, заставив думать, что коммерциализация — ключ к счастью.
— Может быть, не следовало этого делать. Но, — говорит Холли, поворачиваясь ко мне с предостерегающим блеском в глазах, — ты сам отправил меня выполнять поручения.
— Думаю, тебе нужен был перерыв. Скажи же, что не понравилось тратить такую возмутительную сумму на рождественские украшения.
Она останавливается спиной ко мне, не сводя глаз с упаковок.
— Ладно, хорошо. Мне понравилось. Думаю, я люблю Рождество так же сильно, как ты ненавидишь.
— Тогда, должно быть, действительно его очень любишь, — говорю я. Светлые волосы выбились из косы, завиваясь тонкими завитками у шеи. Ее свитер огромный, красный и пушистый. Это мило. Вся она милая, такая же, какой была в четырнадцать, сестра Эвана, краснеющая всякий раз, когда я с ней заговаривал.
Но сейчас она не краснеет.
— Итак? — спрашивает Холли, поворачиваясь, чтобы посмотреть на меня. — Пойдем?
Следующий час для меня — урок терпения. Кабели, и кабели, и кабели, и я быстро обнаруживаю, что, хотя у Холли и творческий подход, она не сильна в электрике.
— Нужно купить распределительный щит, — бормочу я из коридора. — Нет никакого способа легко отключить все это в конце вечера.
— Тебе обязательно это делать?
— Да. Подумай о счетах за электричество. О световом загрязнении.
Она стоит на лестнице, которую откопала из гаража отца, и развешивает гирлянды вдоль балкона второго этажа. В ее голосе улыбка.
— Боже, да. Световое загрязнение!
— Это серьезная проблема.
— Конечно, — она высоко поднимает руки, и, несмотря на пуховик, над краем джинсов виден кусочек кожи. — Передай рулон гирлянд.
Я подношу его Холли. Руки коченеют от холода.
— Спасибо, — говорю я. — Но придется сказать, если я отвлекаю тебя от чего-то важного. Насколько мне известно, ты, возможно, усердно трудишься в сжатые сроки. В какой газете работаешь?
Она фыркает.
— Думаю, называть это газетой немного великодушно.
— Хмм? Подожди, нам нужно передвинуть лестницу. Давай, спускайся.
Холли соскальзывает вниз и приземляется с мягким звуком хруста снега. Макушка ее головы, включая кисточку на шляпе, достает мне до подбородка. Я передвигаю лестницу и держу ее ровно.
— Итак? — снова спрашиваю я. — Газета на самом деле не газета?
Она поднимается.
— Нет. Это онлайн-публикации.
— Онлайн-публикации, — повторяю я.
— На самом деле веб-сайт. Я пишу и исследую посты в блоге.
— О.
— Но не волнуйся. Еще несколько постов о прыщах и астрологии, и я буду в очереди на Пулитцеровскую премию. Еще лампочек?
— Осталось совсем немного.
Она прикрепляет конец ленты к дому, прямо над окнами нижнего этажа.
— Может, следовало взять больше гирлянд.
— Нет.
Холли смеется.
— Верно. Конечно нет. Но не волнуйтесь, мистер Скрудж, потому что у меня есть кое-что и для вашей лужайки перед домом.
— Жду не дождусь.
— У тебя такой взволнованный голос.
Она спускается по лестнице и приземляется передо мной с широкой улыбкой.
— Я купила семью северных оленей!
— Угу.
— Включая маленького олененка.
Я стону, и она снова смеется.
— Это будет мило! Давай, распакуем их.
Я следую за ней в заваленный коробками коридор.
— Глупые олени.
— Разве олень не был логотипом магазина твоего отца? — спрашивает она, наклоняясь, чтобы поднять олененка. Мгновение я наблюдаю за Холли.
— Да, — говорю я.
Но последнее, о чем хочу говорить, это об отце и его рождественском магазине. Единственном, ради чего работал весь год, и причине, по которой его никогда не было дома после наступления праздников. Он срывал куш с бедняг, которые думали, что Рождество — это не Рождество без глянцевой оберточной бумаги и надувных Санта-Клаусов на крышах.
Холли проходит мимо.
— Адам?
— Да. Иду, — я поднимаю большого северного оленя и выталкиваю его за дверь. Беглый взгляд на Мэйпл-Лейн показывает, что нет никого, способного стать свидетелем моего позора.