Холли эффектна и любит поговорить. Я слушаю счастливую, нервозную болтовню, пока мы устраиваем семейку животных на лужайке перед домом. Они из пластика, металла и лампочек, и выглядят совершенно безжизненными.
— Вот так! — говорит она. — Будет отлично смотреться в сумерках, когда ты их включишь.
— Поверю на слово, — я дергаю за воротник рубашки. — На улице холодно. Давай зайдем внутрь. Я обещал тебе поесть.
Она одаривает меня кривой полуулыбкой.
— Да, ты обещал.
— Не могу позволить младшей сестре Эвана голодать.
Я закрываю входную дверь и стаскиваю с себя куртку. Я на полпути в кухню, когда понимаю, что она еще не начала снимать свою. Стоит в коридоре, сцепив руки.
— Холли?
— Да. Послушай, ты не обязан приглашать меня на ужин, знаешь ли. Все в порядке, если сказанное ранее было просто из вежливости и уверена: ты безумно занят.
Я качаю головой.
— Не говори глупостей. Заходи. Тебе нравится китайская кухня?
Она кивает и начинает медленно расшнуровывать гигантские зимние ботинки.
— Да.
— Хорошо. Недалеко есть место, осуществляющее доставку на дом.
— Единственное в Фэрхилле, — говорит она. — Деннис привезет еду.
Я беру меню.
— Я, наверное, его лучший клиент.
Она заходит на кухню следом. Узкие джинсы облегают ноги под огромным красным свитером, а щеки раскраснелись от холода.
— Вау.
— Вау?
— Ты действительно совсем не обустроился.
Я оглядываю кухню. Здесь есть все необходимое, но это не дом. Краткий приступ смущения пронзает, когда я вижу все ее глазами. Маленькая Холли Майклсон, у которой всегда были большие мечты и глаза романтика.
— Нет. Полагаю, нет.
Она прислоняется к стойке.
— Я буду свинину Му Шу.
Я киваю, просматривая меню.
— Закажу крекеры с креветками и немного жаркое.
— Ой, спасибо.
— Это меньшее, что я могу сделать, — говорю я. — Ты, вероятно, спасла меня от дам из книжного клуба Мэйпл-Лейн, которые ломились в парадную дверь с вилами.
Холли улыбается, не сводя с меня глаз.
— Ты не производишь впечатления человека, который был бы против.
— Разве? Что ж, тогда, полагаю, я хотел твоей компании
Слова смелы. Они повисают в воздухе между нами, неожиданное предложение. Я не беру слова обратно. Это правда.
Она улыбается.
— Что ж, в таком случае, я так же хочу Пепси Макс.
— Сейчас закажу.
Двадцать минут спустя Деннис уходит, взяв приличные чаевые, а я возвращаюсь на кухню с белым пакетом, который пахнет как рай. Холли сидит на диване, скрестив ноги и с газетой в руках.
Поверх ее головы я вижу, какую страницу Холли читает. Черт.
— Еда здесь, — говорю я.
Она поворачивается и улыбка озаряет лицо.
— Chicago Tribune написали о тебе статью?
— Похоже на то, да.
— Как это к тебе попало?
— Прислал ассистент, — я раскладываю еду на столе. Статья, которую она читает, неплоха. Это было проверено и перепроверено дважды. Но странно видеть часть моей жизни в ее руках. Прошлое соприкасается с настоящим.
Кем я был и кем стал сталкиваются.
— Золотое дитя Фэрхилла, — говорит она. — Все так гордятся тобой, понимаешь? Но уверена, что ты это знаешь.
— Так не показалось, когда мне пришлось уйти, — бормочу я.
Холли оглядывается.
— О. Мне жаль.
Я качаю головой.
— Неважно. Пошли, еда остынет.
Она откладывает газету и присоединяется ко мне у кухонного стола. Рукава огромного свитера закрывают половину рук, и Холли приходится закатывать их перед едой.
— Как бы то ни было, — говорит она, — я никогда не хотела, чтобы ты и твоя семья уезжали. Я имею в виду, когда все произошло.
Я опускаю взгляд на порцию лапши.
— Да. Спасибо, Холли.
Минуту мы едим в тишине. Она нарушает молчание, стараясь, чтобы голос звучал бодро.
— Я читала, что ты продал половину компании. Как так вышло?
Об этом я знаю, как говорить. Объясняю IPO и внешние инвестиции, а также ощущение того, что нахожусь в ловушке, несмотря на то, что я единственный, кто отдает приказы.
— Выход из системы был моей жизнью более десяти лет. Я бросил колледж из-за этого, ты знаешь. Теперь хочу больше свободы. Более здорового отношения.
Холли подпирает голову рукой, голубые глаза задумчивы.
— Это имеет смысл.
— Правда?
Она кивает.
— В статье, которую я только что прочитала, ты сказал, что раньше работал по девяносто часов в неделю. Не думаю, что это полезно для здоровья.
Я пожимаю плечами.
— В то время это было необходимо.
— Сколько у тебя сейчас? Шестьдесят? — в ее глазах пляшут искорки, на губах играет улыбка. — Пятьдесят?
— Я настаиваю на пятидесяти. Это более разумное число, да.
— Ты действительно работал раньше? Пока был... эм.
Ее взгляд опускается на мою грудь.
Улыбка становится шире.
— Да. Я часто провожу совещания, сидя на велотренажере. Почему бы и нет?
— Ну, я часто пишу в пижаме. Почти так же впечатляюще.
Я представляю Холли с распущенными волосами и в милой пижамке, сидящую перед ноутбуком.
— Определенно.
— Значит, ты не любишь Рождество, — говорит она, глядя на почти пустую коробку. — Адам, тогда зачем ты купил этот дом? Знаешь же, каким становится город.
Я стону.
— Тактическая ошибка с моей стороны.
— Будет только хуже. Осталось две недели до Рождества.
— Я знаю.
— Рождественская ярмарка в самом разгаре. Они уже устраивают прогулки на лошадях и в экипажах, мы с мамой вчера ходили на церемонию зажжения рождественской елки, там..
— Знаю, — говорю я, перебив ее монолог. — Придется придумать, как этого избежать.
Улыбка Холли становится кривой.
— Это лучшее время года.
— Самое напряженное, хаотичное, коммерциализированное время года.
— О, Адам. Нет.
Я снова пожимаю плечами.
— Мне не жаль.
— Но это самое лучшее, уютное, трогательное время.
Ее глаза серьезные, дразнящие и теплые, когда встречаются с моими. Как будто она видит меня, словно не оценивает и не обдумывает слова тщательно.
В ее взгляде нет осторожного планирования.
— Тогда придется показать это, — слышу я собственный голос.
— Я могу, — говорит она.
— Вечер пятницы. У тебя есть планы?
Она качает головой.
— Неа.
— Тогда Рождественская ярмарка. Посмотрим, сможешь ли переубедить меня.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Холли
— Думаю, ты предотвратила третью мировую войну, милая, — мама выглядывает из окна кухни на дом Данбаров, красные рождественские занавески раздвинуты. — Вот уж не знаю, как ты заставила его согласиться.
— Не уверена, что кто-то может заставить Адама согласиться на то, чего он не хочет делать, — говорю я. — Но пришлось сказать, что это более легкий путь.
— Умный человек, — кричит папа из гостиной. Он закидывает ноги на кофейный столик, пока мама в другой комнате. — Никто не хочет оказаться не на той стороне Мэйпл-Лейн, леди!
— Мы не такие уж и плохие, — протестует мама.
— Это не так, — говорю я. — Но не могу сказать то же самое о некоторых других. Марта — та ещё акула.
Мама смеется и опускает занавеску на место.
— Да ладно.
— Я не шучу.
Она никак это не комментирует. Вместо этого осматривают меня, останавливаясь на губах. Темно-красная помада.
— Ты куда-то идешь?
— Просто прогуляться, — я прохожу мимо нее на кухню и тянусь за домашним имбирным печеньем. — Рождественская ярмарка, помнишь?
— Разве ты не ходила с Фэллон чуть раньше на этой неделе?
— Да, но иду с Адамом.
Мама издает протяжный звук «ох», и я качаю головой.
— Не надо.
— Так вот почему он согласился развесить рождественские гирлянды.