Ни детей.
Черт.
Такое чувство, будто все три духа объединились, чтобы ударить меня под дых одновременно. Я никогда не говорил Грейс, когда мы были вместе, но был момент, когда почувствовал, что та часть меня, которая не была мудаком, была бы довольно хорошим геномом, который можно было бы передать по наследству. В сочетании с ее обаянием и искрой, ребенок вышел бы просто бомбой.
Дождь хлещет, как холодные ножи. Я чувствую, как мои волосы прилипают к лицу. Самая младшая из троих делает шаг вперед с единственной белой розой, балансирующей между ее пальцами в черных перчатках. Вместо того чтобы аккуратно положить его на крышку гроба, она небрежно бросает ее, а затем едва пожимает плечами, когда цветок не попадает в цель и соскальзывает на землю. В течение нескольких секунд нетронутые белые лепестки покрываются грязью.
Это моя жена?
Ваза. Красивая, но пустая…
Будем надеяться, что ей было больше дела до меня, когда я был жив, но почему-то в этом сомневаюсь.
Слова моего отца снова начинают преследовать меня: «Ты хочешь закончить как еще один одинокий труп миллиардера, как я, у которого нет ничего, кроме коллекции пустых ваз и особняков?»
Вторая женщина выходит вперед, чтобы снять свою черную вуаль. Она намного старше, чем когда я в последний раз видел ее в больничной палате, и морщинки вокруг рта соответствуют огню в глазах. Я стискиваю зубы, когда она произносит свои прощальные слова в мой адрес. Я говорю слова… но это больше похоже на конечный жест «пошел ты».
Боже мой. Моя секретарша только что плюнула на мою могилу.
Сорняки вины проникли глубоко в мою душу, и теперь из них прорастает ядовитый близнец под названием сожаление.
Неужели перенять контроль над компанией отца того стоило?
Неужели я умер в одиночестве в пустой больничной палате?
Неужели я так долго гнался за недостижимой вершиной — крушил черепа, как мой отец, чтобы, черт возьми, поднять пыль — что забыл, как жить?
— Я увидел достаточно, — говорю, обращаясь к Будущему, которая вертит в руке красный зонтик. Тем временем священник произносит заключительные слова со всей монотонностью скучающего ребенка в день дебатов.
— Поэтому мы предаем его тело земле, земля к земле, пепел к пеплу, прах к праху…
— Делай свое дело, — шиплю я на нее. — Я все понял. Я плохой человек. Моя бывшая жена ненавидит меня, а секретарша наступает ей на пятки, чтобы заявить об этом.
Ни друзей.
Ни семьи.
Я снова в той больничной палате со своей мамой, смотрю на ее худое тело и ничего не могу с этим поделать. Никогда не чувствовал себя таким одиноким до той ночи, когда Грейс покинула меня.
Теперь я задыхаюсь от паники.
— Я ни о чем не прошу, Будущее, но сделай так, чтобы это произошло… пожалуйста.
Грейс тоже не должна была умолять вернуть ей компанию отца.
— …будет вознесен вместе с ними на облака, чтобы встретить Господа в воздухе…
— Заткнись на хрен! — вою на священника, когда мой гроб опускают в землю.
Мне нужна Грейс.
Мне нужен тот момент, когда я вхожу в ее тело, и все снова становится на свои места. Я никогда не чувствовал себя таким цельным, как когда она лежала подо мной, и мы были соединены в одно целое… выкрикивала мое имя, когда сжимала мой член и душу.
Осознание этого заставляет меня отшатнуться назад, а затем я падаю и падаю, пока плечами не врезаюсь в землю тремя метрами ниже.
Я лежу в пустой могиле — насквозь промокший и страдающий. Поднимаю глаза и вижу, что Будущее стоит надо мной, загораживая небо металлического цвета своей нагруженной лопатой.
— Не смей, черт возьми, этого делать, — шиплю я на нее, но она только смеется и высыпает грязь на мой костюм стоимостью в три тысячи долларов.
Пытаюсь подняться на ноги, но земля скользкая, как масло, и я снова падаю, когда еще одна лопата приземляется мне на грудь. Здесь пахнет смертью и призраком моего отца… Где-то вдалеке я снова слышу его кудахтанье. «Ты несешься на скоростном лифте в самое жаркое место, и позволь мне сказать тебе, что, когда ты туда доберешься, там ни хрена не будет за твоей спиной…»
Я открываю рот, чтобы закричать, когда очередное содержимое лопаты попадает мне прямо в лицо.
Все еще кашляю и отплевываюсь, когда с трудом открываю глаза. Это было ужасно. Этот случай прямо там, в Зале славы дерьмового жизненного опыта Джонаса Фарли.
Свет ослепительно яркий. Я быстро моргаю и пытаюсь сосредоточиться, когда слышу голос с резким британским акцентом.