Грейс
Настоящее
Я в спешке выхожу, когда мой каблук цепляется за щель на полу кабины лифта, и чтобы не упасть, хватаюсь ладонью за двери.
— Дерьмо!
«Если бы только я могла винить Джонаса Фарли и за свою неуклюжесть», — сердито размышляю я. Как и за все хорошее, что разрушается в моей жизни.
Ненависть к нему не угасает во мне уже два года. Болезненные воспоминания подпитывают тлеющие угли. Хрупкие отблески в переполненных барах превратили мое бьющееся сердце в пепел.
После сегодняшнего дня я ничего так не хочу, как подкрепить свою ненависть хладнокровным убийством.
Будь ты проклят, Натан, за то, что поставил меня в такое положение.
Как мой брат может быть таким глупым?
Последние двенадцать месяцев я беспомощно наблюдала, как он соблазнял совет своим никчемным обаянием, что приводило их к одному неверному решению за другим, и, в конце концов, издательство «Паркер энд Фиск Паблишинг» было выставлено на съедение Джонасу Фарли.
Этот человек — граф Дракула из отдела слияний и поглощений. Он вонзает свои клыки в обанкротившиеся компании и вырывает у них душу, прежде чем распродать их по частям, питаясь кровавыми долларами.
Но не в этот раз… нет, если я смогу помочь.
У меня в руках уже почти лежало заключение сделки, которое могло бы остановить нас от сегодняшнего выставления на торги. Я провела последнюю неделю, надрывая задницу, чтобы это произошло — все, что угодно, лишь бы эта компания не разорилась. Но Натан не стал ждать. Он не видит дальше своих собственных чертовых планов… Как и большинство мужчин в семье Паркер, он отказался слушать меня, полагая, что я лучше разбираюсь в выборе помады, чем разумных корпоративных решениях.
Забудьте о полученной степени по бизнесу в Гарварде.
Забудьте, что благодаря моей тяжелой работе наша компания держалась на плаву, когда папа скончался.
Пока все остальные мелкие издательства терпели крах, именно я предложила диверсифицировать наши продажи онлайн. Под моим руководством мы запустили новое издание о моде, которое понравилось как начинающим, так и опытным профессионалам. За первые три месяца мы превзошли трех из пяти наших основных конкурентов, но затем начали происходить странные вещи. Веб-сайт слетел в день публикации, мой главный редактор ушла работать к конкуренту, и мы потеряли два крупных модных события подряд… Это, наряду с глупостью моего брата, забило последний гвоздь в крышку гроба «Паркер энд Фиск».
Папа был единственным, кто верил в меня, и чувство стыда за то, что произошло сегодня, превратило светлый праздник Рождества во что-то мрачное и немыслимое.
Моя единственная надежда — умолять об отсрочке казни единственного человека, который ненавидит меня до глубины души. Того самого человека, который окрасил весь мой мир в голубой цвет.
Я ненавижу себя за то, что собираюсь сделать, но какой у меня есть выбор? Джонас сможет повесить мою гордость в причудливой рамке на стену своего офиса, рядом со стеклянной банкой полного унижения — при условии, что я верну компанию отца.
Спеша по знакомому выцветшему бирюзовому коридору с мобильным телефоном, прижатым к уху, я вижу, что большинство наших сотрудников уже ушли на каникулы. Заведение выглядит затхлым и пустым, и ему ничуть не помогают витающие в воздухе предсмертные флюиды провалившегося бизнеса. Рождественская елка в приемной уже потеряла свой блеск.
Резко останавливаюсь перед дверью своего офиса, когда звонок возобновляется.
— Мисс Паркер? — оживленно и деловито говорит его секретарша.
Он ее трахает? Она одна из «них»? Говорит ли она «Спасибо, мистер Фарли» в той же чопорной манере, когда он кончает ей прямо на лицо?
— Мистер Джонас Фарли на линии и готов поговорить. Сейчас я вас соединю…
— Добро пожаловать в ад, — бормочу я, но она не комментирует.
Наступает пауза, а затем в трубке раздается его голос. Голос, который я так хорошо знаю… тот самый, которым он раньше шептал мне секреты и ложь — таким же медленным, насмешливо растягивающим тембром. Тот самый, который все еще увлажняет местечко между моих ног.
— Грейс. Сколько лет, сколько зим.
Могу сказать, что прямо сейчас он наслаждается этим.
— Джонас, — говорю я, стиснув зубы так сильно, что его имя звучит как шипение.
— Чем я заслужил это, э-э, удовольствие? — он преподносит мне свое последнее слово на серебряном подносе насмешек.
— Думаю, ты прекрасно знаешь, почему я звоню.
Ты разрушаешь наследие моего отца, и, держу пари, при этом на твоем прекрасном лице появляется улыбка.