У угла библиотеки, когда они выбежали из тени античной колоннады, Марк опять оглянулся и спросил с непонятным Эдуардо выражением лица:
— Большего тебе и не надо?
О чем это он? О свидании в библиотеке? О вечеринке, с которой они только что смотались? О еврейском студенческом братстве? О «Фениксе»? А может, о пробежке двух чокнутых — одного в строгой рубашке, другого в шортах, — торопящихся сквозь пронзительную стужу на идиотскую тусовку в общежитии?
Могла ли университетская жизнь обернуться для ребят вроде Эдуардо и Марка чем-то большим?
Глава 3
НА ЧАРЛЬЗ-РИВЕР
Пять утра.
Пустынный отрезок Чарльз-Ривер — зеркальная голубовато-зеленая излучина длиной в четверть мили, ограниченная с одного конца каменными арками пешеходного моста Уикса, а с другого — бетонным Гарвардским мостом, несущим многополосную автостраду. Низко над простылой водой тяжелым пологом нависает туман. Воздух так густо напитан влагой, что не понимаешь, где кончается река и начинается небо.
Эта мертвая тишина, это застывшее мгновение — очередная строка на очередной странице книги, вобравшей в себя три столетия таких же, чреватых будущим мгновений. Мертвая тишина… Но вдруг раздался тишайший звук: два весла уверенно погружались в ледяную гладь, описывали дугу в голубовато-зеленом водовороте и толчком выныривали на поверхность — все это в совершенном и многосложном сопряжении механики с искусством.
Мгновением позже из-под моста Уикса выскользнул двухместный скиф,[11] его фибергласовый корпус точно по центру разрезал речной извив, как алмаз — оконное стекло. Лодка двигалась настолько плавно, что казалась неотделимой от реки; пластиковый изгиб ее корпуса словно вырастал из голубоватой зелени воды, а ее безупречный ход почти не поднимал волны.
Довольно было одного взгляда на скиф, на то, как весла в едином ритме пронзают поверхность воды, как плавно влечется по реке лодка, чтобы понять: двое гребцов на изящном судне не один год оттачивали свое искусство. Вид этих молодых спортсменов убеждал в том, что подобное совершенство объясняется не только упорными тренировками. С берега они были похожи на двух роботов — точные копии друг друга, с одинаковыми шапками русых волос и очень американскими рельефными чертами лиц. Как и движение лодки, сложение их было близко к совершенству, тела стройные и гибкие, под серыми гарвардскими футболками мощно перекатывались мускулы. Впечатление, которое производили эти парни ростом шесть футов и пять дюймов, только усиливалось абсолютным сходством двух пар голубых глаз и выражения неукротимой решимости на роковых для женщин лицах.
Братья Винклвосс были однояйцевыми близнецами, но только «зеркальными» — оплодотворенная яйцеклетка в их случае как бы раскрылась, как раскрывается журнальный разворот. Тайлер Винклвосс, который сидел в лодке спереди, был правшой, а по складу характера — более рассудительным и серьезным из двух. Левша Кэмерон Винклвосс, в отличие от брата, был натурой творческой и артистической.
Но сейчас их личности слились воедино; во время гребли они между собой не разговаривали — легко направляя лодку вниз по Чарльз-Ривер, они вообще не общались ни словами, ни какими-либо другими средствами. За годы занятий с разными тренерами в Гарварде и раньше, в Гринвиче, штат Коннектикут, где они выросли, близнецы научились почти нечеловеческой сосредоточенности. Их труды во многом уже окупились — к третьему курсу они стали кандидатами в олимпийскую сборную. В Гарварде братья были лучшими из лучших: чемпионы страны, они не раз приводили к победам университетскую команду. В Лиге плюща[12] им не было равных ни в одном из видов академической гребли.
На время, пока близнецы Винклвосс гоняли свою лодку по студеной реке, обо всем этом было забыто. С четырех утра они гребли по Чарльз-Ривер от одного моста до другого и обратно — это молчаливое патрулирование продлится еще не меньше двух часов. Они будут работать веслами до изнеможения, до тех пор пока не проснется кампус и сквозь серую толщу тумана не начнут пробиваться яркие лучи утреннего солнца.