– Вы уверены, что это не было покушением? – продолжали настаивать репортеры, а следователи не понимали вопроса.
– Покушение? Нет, вряд ли это было покушение. Почему вы об этом спрашиваете?
– Ну, все-таки за рулем был Керимов.
– А кто он такой, этот Керимов? Русский миллиардер? Не знаю. Нет, вряд ли это было покушение. Хотя полностью, конечно, эту версию исключать нельзя.
Самого пострадавшего сразу же вертолетом отправили в больницу De la Timone. Репортеры сообщали, что у Керимова повреждено семьдесят процентов кожи, а кроме того, он получил черепно-мозговую травму. В госпитале Керимов был подключен к аппарату искусственного дыхания и введен в состояние искусственной комы. Обычно так делают, чтобы пациент не мучился от боли.
«Состояние мсье Керимова вызывает очень серьезные опасения, – отчитывался перед телекамерами врач. – В течение ближайших сорока восьми часов мы хотели бы воздержаться от прогнозов».
На ближайший месяц для русских телеканалов и газет эта новость стала номером один…
…А ровно за десять лет до страшной катастрофыв Ницце газеты с таким же пылом обсуждали итогитолько что прошедших президентских выборов. В 1996-м во главе страны вновь встал Борис Ельцин. Газеты и телевизор обрадованно сообщили, что капитализм в России наконец достроен. Апгрейд Советского Союза завершен, можно полюбоваться на то, что получилось.
Той осенью, почти сразу после выборов финансист Борис Березовский как-то сказал в интервью, что ему и нескольким его приятелям принадлежит две трети России. Газеты быстро придумали этой группе красивое название: «семибанкирщина» (звучало похоже на «семибоярщину» – так называлась команда, правившая Россией, пока Иван Грозный был маленьким). Хотя сплоченной эта группа не была. Трое из семи банкиров поучаствовали в залоговых аукционах и теперь отлично себя чувствовали (Ходорковский, Потанин и Березовский). Четверых других туда не пустили (Фридман и Авен из «Альфы», Гусинский из «Моста», а также Смоленский из «Столичного банка»).
Русский капитализм озадачивал. На то, что показывают в американских киношках, похож он не был. О том, чтобы в экс-советской России возник новый класс капиталистов-собственников, речь не шла. Потому что большая часть собственности перешла в рукине нового класса, а всего нескольких банкиров. Именно этим людям принадлежало две трети русской экономики. А также почти вся русская пресса и телевидение. Березовский контролировал Первый и Шестой телеканалы, журнал «Огонек» и газету «КоммерсантЪ». Гусинский – канал НТВ. Остальные олигархи – медиа попроще.
В стране впервые появилась свобода слова. Телевизор показывал серьезных дядек-аналитиков в модных очечках, которые объясняли населению, что происходит в стране. «Да! – говорили они. – Пока что всем нам живется не очень. Но зато мы стали свободными людьми! Зато теперь мы можем говорить то, что думаем!»
Аналитики были предельно честны и говорили то, что действительно думали. Еще бы они думали иначе, получая такие гонорары от владельцев своих телекомпаний! Именно в эти годы (а вовсе не в советские времена) зрители уяснили: все, что говорит русское телевидение, есть наглая ложь.
Газеты и телеканалы, принадлежащие семерым банкирам, сыграли решающую роль в переизбрании Ельцина. Личной дружбы между этими банкирами не было, и объединяло их лишь то, что все семеро давали деньги на предвыборную кампанию президента. Причем деньги были серьезные: больше миллиарда долларов США. И после того, как Ельцин победил, власть стала всячески демонстрировать бизнесу свою признательность. Дошло до того, что двое из этих семи банкиров (Потанин и Березовский) даже вошли в состав правительства. Пятеро других не вошли – скорее всего, просто не захотели.
Сегодня любого миллионера в России любят называть словечком «олигарх». Хотя вообще-то это слово означает не просто богача, а человека, который богат настолько, что даже может влиять на политику и диктовать власти свои условия. Изначально так называли не всех русских мультимиллиардеров, а именно этих семерых. Банкиров, которые помогли президенту Ельцину переизбраться на второй срок и теперь считали, что в качестве благодарности власть тоже чем-нибудь им поможет.
В Советском Союзе в состав высшего руководства страны входило приблизительно двадцать человек. Столько же теперь определяли политику России. Только раньше все они носили скучные серые пиджаки, а теперь половина государственной элиты нарядилась в костюмчики от Versace. В новой России называться все стало немного иначе, но суть осталась той же самой. Как и прежде, страной рулила единая и сплоченная команда. Бюрократы разделились на тех, что остались работать в госаппарате, и на тех, что ушли в бизнес, но сути дела это не меняло.
Накануне президентских выборов власть передала бизнесу огромную часть бывшей советской собственности. Взамен бизнес поддержал власть деньгами и обещал, что, если будет нужно, он даст еще. Возникало ощущение, что, как ни мудри, построить в России многополярное общество все равно не выйдет. Все норовили объединиться: чиновники, банки, музыкальные продюсеры, бандиты и даже политические партии.
В конце 1980-х громоздкую и неповоротливую Компартию Горбачев разделил пополам. Вместо одной партии в стране появилось две: одна для тех, кто хотел кое-что в стране поменять («Демократическая Россия»), а вторая – для тех, кто менять ничего не собирался («Коммунисты России»). Теперь из того же самого материала было нарезано еще несколько предвыборных блоков. К середине 1990-х в России появились такие партии, как КПРФ и «Наш дом – Россия». Одно было плохо: настоящих партий за всеми этими названиями так и не появилось. Все это были по-прежнему лишь осколочки бывшей Компартии, заточенные под вкусы определенных избирателей.
В Европе или в США политические партии – это канал, с помощью которого население общается с властью. Очень просто: если власть делает что-то не так, то население голосует за другую партию, и курс государства меняется. Но в России народу и в голову не приходило общаться с властью. Зачем? За долгие века русской истории жители России раз и навсегда усвоили: дергайся не дергайся – изменить все равно ничегоне получится. Тем более что менять «Демократическую Россию» на КПРФ – как шило на мыло: у этих людей даже лица и то совершенно одинаковые. В результате многопартийную систему в России строило ненаселение, желающее общаться с властью, а сама власть.
К середине 1990-х политическая система в основном сложилась. Для каждой группы избирателей была специально зарегистрирована собственная партия. Для тех, кто молод и хотел бы делать карьеру, – президентская партия власти. В наше время это «Единая Россия», а до нее было еще несколько. Для людей старшего поколения – КПРФ. Коммунистами руководство этой партии никогда не было: их задача не готовить мировую революцию и не строить коммунизм, а ностальгически вздыхать – эх, братцы, здорово все-таки жилось в СССР! Для националистов специально сформировали ЛДПР.
Националисты в любой стране составляют от трех до семи процентов избирателей. Это относится даже к таким старым демократиям, как Франция (где существует партия Жана-Мари Ле Пена) или Голландия (националистический блок Пима Фортайна). Задумка состояла в том, что в России такие избиратели тоже должны получить собственную партию. Формирование ее было поручено Владимиру Жириновскому. Однако очень скоро Жириновский махнул рукой на маргиналов-националистов и стал ориентироваться на совершенно иных людей. Его партия стала объединять новую региональную элиту, тех, кто где-нибудь в Сибири оттер от собственности иностранных жуликов.
Эти люди были состоятельны. Они действительно очень нуждались в том, чтобы отстаивать свои интересы во власти. Жириновский предоставлял им такую возможность, а они взамен спонсировали его партию.
В 1999 году по спискам Жириновского в Государственную Думу был избран 34-летний депутат Сулейман Керимов. В том созыве Думы богатых людей было достаточно, однако наиболее состоятельным из всех стал именно Керимов.