Он вздохнул и повесил трубку на рычаг. Рычаг овального телефонного аппарата, подаренного ему когда-то партнерами по бизнесу. Все в его квартире говорило о многих, долгих этапах сотрудничества с различными людьми и поколениями. Настолько долгих, что сам он не мог бы сказать, сколько ему на самом деле лет. Но это не беспокоило его. Какая, к черту, разница, сколько тебе: 70, 90, 130? Путь к истокам Жизни найден. Безошибочное возвращение к центру всех проблем, к развязке всех противоречий. Поступок идиота Фиддермана, не пожелавшего ждать какого-нибудь десятка-другого или сотни-другой лет до окончательного пробуждения единственной реальности, особо не расстроил Дика Кларка. Самоубийство абсолютно не оправдывало его средняцкое человеческое нетерпение в достижении конечной цели. Жить в любой форме тоже надо уметь. И этот толстяк Роберт чего-то совсем расклеился. Стоит, наверное, провести с ним сессию по антидепрессионализации. Вернуть цельный коммуникативный настрой. Восстановить целостное общение.
Дик задумчиво подошел к огромному окну на 83-ем этаже супернебоскреба и с легкой иронией взглянул на распластанный у его ног мир. Начиналась новая рабочая неделя. Может быть, последняя в истории человечества.
Ермак был добрый дядька, но то, что он получил от своего зама, «завело» его не на шутку. Сводка последнего дежурства гласила, что какой-то голодранец, у которого при проверке не оказалось даже паспорта, поставил на уши чуть ли не половину отделения милиции, вверенного ему, Ермаку, округа. То, что творилось за окнами его просторного кабинета, конечно же, иногда напоминало какой-то дурной сон или третьесортный кинобоевик с погонями, перестрелками и многочисленными жертвами, но этот, из ряда вон выходящий эпизод, доконал его окончательно. В дежурную часть ребята привели странного, по маскарадному одетого молодого человека, не имевшего регистрации, и поплатились за это своим здоровьем, а также слегка подмочили репутацию доблестной милиции Российской Федерации города Москвы. Этот недочеловек, или как его там, устроил зверскую расправу прямо в здании милицейского участка, владея непонятным и чудовищно опасным умением отключать у людей органы чувств. Он устроил бесчинную расправу в кабинете следователя Дурдылова. Можно сказать, надругался над государственным законом. Сделал непонятное отключение «ответственных лиц» при исполнении ими так нужных людям обязанностей их нелегкого ратного труда. Обо всем этом указывалось в милицейской сводке. Она лежала перед полковником Ермаковым. И уставившись в нее остолбенелым упругим взглядом, он думал о том, можно ли эту информацию давать на телевидение. А также о том, какие меры необходимо предпринять для поимки этого особо опасного психопата. Ребята, доблестно сражавшиеся с ним во время инцидента, дали недвусмысленное заключение о его неблагонадежной психике. Очнувшись от перенесенного шока, они в голос уверяли, что взять его можно только спецподразделением с применением боевых машин. А то-де он владеет неизвестным пока миру навыком делать из людей беспомощных зомби.
Выслушав их сбивчивые объяснения, полковник дал каждому сутки, чтобы восстановить силы и явиться отдохнувшими и готовыми к дальнейшей службе. Хотя и специалиста не нужно было сюда привлекать, чтобы увидеть и определить у них крайне депрессивное состояние после стычки с «монстром». Иные говорили даже о том, что-де из пальцев у него исходили лучи, парализующие сознание. А иные доходили и до того в своих разглагольствованиях, что он-де способен бегать на одних только руках. При этом повторяли, что у него нет ни капли сострадания к живым существам и дрожали, дрожали бесконечной дрожью, прости их Бог.
Николай Николаевич Ермаков еще раз пробежал глазами лежащий перед ним небольшой клочок бумаги правильной прямоугольной формы и, наконец, вызвал к себе своего зама Шпендю Семена Саввовича. Тот не замедлили явиться.
– Чего звал? – Сказал в упор хмурый Шпендя. – Сам знаешь, загружен как этот какой-нибудь, самый этот какой-нибудь…
– Ты не горячись, Семен. Лучше присядь, покумекаем, как нам тут поступить подобру-поздорову, чтобы всем хорошо стало.
– Я вот, думаю, это… – начал опять Шпендя. – Это какой-нибудь из Люберецких, залетный какой-нибудь, а может, гастролер, ить его. Я думаю…
– Ты погоди думать, я за тебя думать буду… Ты лучше подскажи мне – может ОМОН привлечь или своими силами разберемся?