Костик встаёт, подаёт руку Игорю Павловичу. Тот сильно сжимает тонкие Костины пальцы, удерживая в своей широкой ладони.
– А теперь, Костяй, валяй как на духу: зачем лапшу на уши вешал? Ирка?
– Идиот! Болван безмозглый! Вынь голову из песка. Оглянись вокруг. Который год в стране идёт гражданская война. Людей давят танками, дома раздалбливают снарядами, беженцы ютятся в подъездах, свалки забиты нищими, а у тебя одна лапша на уме. На что надеешься, чёрт неумытый! Что в России живут одни дураки? Ничего не видят, ничего не слышат, ничего никому не скажут?
Костик сердито выдёргивает руку и стремительно выбегает из кабинета.
Игорь Павлович озадаченно смотрит вслед.
Неужели не блеф?
Чушь собачья. Не может быть такого.
А почему? Потому что мне не хочется? А как быть с августом девяносто первого? Октябрём девяносто третьего? С заросшими полями? Вырезанным скотом? Стоящими фабриками и заводами? С вымирающим народом? Поверил бы я в это несколько лет назад?
Но кто? Что за сверхсекретная организация, и как затесался в неё Костик?
Красные?
Зря тогда, в августе разорвал билет. Да ещё демонстративно, на глазах у Тихомирова. А он свой билетик не порвал. Действительно, болван. Лежал бы себе билетик и лежал. Кормить-поить не надо. Но кто мог подумать?
Нет. Не красные. Нельзя им сейчас. Вот дорвутся до власти, тогда…
Белые?
Родители у Костика – рабочие. Сам – рабочий. Зачем ему рвать задницу для какого-то поручика Голицына?
Коричневые?
Я не чечен, не грузин, не армянин, не еврей.
Голубые?
Но они сами в списке.
Зелёные?
Банки не загрязняют воздух. И воду.
Чёрные?
Их есть три с половиной человека.
Игорь Павлович звонко хлопает ладонью по лбу.
Идиот! Как сразу не догадался? Президент. Вот кому это нужно. Ему порядок необходим как воздух. И церемониться некогда. Надо действовать быстро, без судейской волокиты. Ещё неизвестно, что всплывёт в этих судах.
И с Костиком всё сходится. Он во втором ликбезе учился с Чуркиным. Там и спелись. Чуркин мужик ушлый, всегда держит нос по ветру. То-то вчера у него был такой странный взгляд. Будто хотел что сказать. Точно. Он и подослал Костика.
Выходит, Рябов с Эпштейном на их совести. И как всё сходится: у Рябова – инфаркт, Эпштейн – в автокатастрофе…
– Игорь Павлович!
Директор вздрагивает. Перед ним стоит Леночка.
– В чём дело?
– Вы не забыли? Там ждут люди.
– Какие люди? Гони всех в шею!
– Как в шею? – испуганно шепчут алые Леночкины губки.
– Работать надо, а не протирать штаны в приёмных.
Приоткрыв прелестный ротик, Леночка изумлённо взирает на шефа.
– Ты тоже свободна. Марш домой!
– Домой?
Леночкин ротик закрывается, глаза округляются.
– Вы случайно не заболели? – лепечет она срывающимся голоском. – Принести вам таблеточку?
– Что-о?! – гремит директорский бас. – Какую таблеточку?! Я дам тебе таблеточку! Во-о-он!!!
Оставим навсегда директорский кабинет, который, вдруг, стал таким холодным, таким неуютным. Лучше посмотрим, что поделывает Костик? А он разговаривает по телефону.
– Ириш, поздравь меня. Я гений. Всё прошло великолепно. Давно не был в таком ударе. Сам верил каждому слову. И заметь, играл с листа, без единой репетиции. Сплошной экспромт.
– Ты думаешь, он поверил?
– Хитрый чёрт. Сразу учуял, откуда дует ветер.
– Значит, всё напрасно?
– Почему? Не будь наивной. Он физиологически не в состоянии поверить так, сразу. Слишком негативной информацией я напичкал его. Надо время, чтобы он переварил её и разложил по полочкам. Главное, он заглотал крючок. Теперь всё в твоих руках. Терпение, терпение и ещё раз терпение. Вот когда он вобьёт полученную информацию в свою черепушку, когда она станет для него родной, тогда бери своего муженька голыми руками.
– Легко сказать: терпение. А если у меня больше нет его? Только и слышишь: того убили, того посадили. Никаких денег не надо.
– Что делать? Такова твоя доля.
– И долго мне ещё терпеть?
– Трудно сказать. Смотря по обстоятельствам. Но будь начеку. Как бы он не перегнул палку и не ударился в другую крайность. Будь умницей и держи себя в руках.
– Можешь не сомневаться. Мне любая роль по плечу. За исключением роли декабристки. Не тот Игорь человек, за которым я, сломя голову, побежала бы на край света.