– Но это так не похоже на маму…
– Она до последнего думала о тебе. К тому же у нас, у людей, которым осталось жить всего ничего, мозги работают несколько иначе. Мы – отчаянные, понимаешь?
– И что теперь делать? Что, если тебя найдут?
– Вот поэтому я и рассказал тебе все сейчас. Смотри, у тебя два варианта. Деньги я дам тебе в любом случае, и ты сможешь выкупить до конца квартиру и расплатиться со всеми. Ну и остаться здесь, в этом городе. Но можешь поехать со мной. Ты же сама видела, сколько денег. Попутешествуем, повеселимся, мир увидим… Я вот лично давно хотел увидеть Петербург. А ты там была?
– Нет, не была.
– Повторяю, мы можем прямо сейчас отправиться туда, но ты должна понимать, что за мной могут следить, а потому тебе находиться рядом со мной опасно. Реально опасно.
Цветные картинки с видами Петербурга поплыли перед Надей, наслаиваясь одна на другую и бередя ее воображение, дразня ее. Отправиться путешествовать с красивым парнем после всего ужаса, что ей пришлось пережить здесь, в этом городе… Нет, она не верила, что это может быть опасно. Опасно оставаться в своей квартире, где каждая вещь будет напоминать ей о смерти мамы, о ее болезни, о долгах и унижениях, с ними связанных, о скупщике золота Семене Михайловиче и его сиреневых губах, о помолвке, о поминках и смерти бомжихи Наташи…
– Ты возьмешь меня с собой? Можно?
– Ну, если ты только будешь себя хорошо вести. – Он широко улыбнулся, показывая белые здоровые зубы. Какой же он был красивый!
– Ты о чем? – Она напряглась. – В каком смысле надо себя хорошо вести?
– Ох, нет-нет, совсем не то, о чем ты подумала. – Он выставил руки ладонями вперед, как бы останавливая ее предположения и опасения. – В этом плане можешь быть совершенно спокойна. Самое большое, на что я способен, это нежные поцелуи в щечку.
– А ты расскажешь мне, что нужно будет делать, если тебе станет плохо? Может, укол какой-нибудь сделать или таблетку дать? Ты понимаешь, о чем я?
– Никаких уколов и таблеток! Со мной будет все хорошо, у меня еще полно времени! Единственно, что от тебя потребуется, это полное подчинение.
– В смысле?
– Скажу – поехали, значит, надо быстро собраться и поехать. Скажу – выбросить телефон, значит, ты его выбросишь. Вернее, я извлеку из него сим-карту и все. И не задавать лишних вопросов. Да, я тоже считаю, что меня вряд ли кто найдет, потому что никто и не знает, что это именно я забрал эту сумку. Но, с другой стороны, нельзя недооценивать своих врагов. Вдруг меня кто и заметил?
– А поподробнее нельзя?
– Вот это точно нельзя. Никаких вопросов. Главное я тебе рассказал. Ты должна себе уяснить, что я не опасен. Я не убийца, не разбойник. Да я вообще адвокат! Серьезно! Где твой телефон?
Она протянула ему мобильник, и он вытащил оттуда сим-карту, сломал ее и выбросил в окно.
– Адвокат. Хорошо, пусть. А ты женат? – зачем-то спросила она, вертя в руках мертвый телефон.
– Уже нет. Свободен как птица. Моя жена бросила меня, как только узнала, что мне отрежут ногу.
Надя остолбенела. У него нет одной ноги? То есть есть, но искусственная, протез. Плюс онкология. Не слишком ли много для такого молодого и красивого парня?
– Слушай, хоровик-затейник или как там тебя, чернорабочий по уборке нечистот и адвокат в одном флаконе… Ты же развел меня, да?
– А ты повелась! – захохотал он.
Она схватила с подноса нож, которым намазывала масло на булку, и швырнула в него.
– Повелась! – Он хохотал, держась за живот. – Говорю же, пить надо меньше!
– Да что ты за человек такой?! Как ты мог? Зачем? Что я тебе плохого сделала? – Слезы мешали ей говорить. – И про маму, выходит, наврал?
– Нет, про маму – нет. И вообще, это же она дала мне эту сумку с деньгами…
Он был невыносим. Она уже и не знала что делать. Получается, что он все сочинил, разыграл ее, а она мысленно уже перенеслась в Петербург и, чтобы избавиться от своего прошлого и, главное, избежать брака с Семеном, готова была даже подставиться под пули бандитов, охотящихся за деньгами.
– Ненавижу тебя! – Она даже не успела это произнести, как Григорий рванул к ней и зажал ладонью ее рот.
Со стороны распахнутой двери балкона доносились голоса. Разговаривали в их номере, том, откуда они благополучно ушли, прихватив вещи, булки с маслом и кофейник.
– Они гулять пошли… – говорила Валентина приглушенным голосом. – Осматривать достопримечательности.
Ей кто-то что-то ответил, но слов разобрать было невозможно, как и определить, кому принадлежал голос, мужчине или женщине. Григорий одной рукой крепко держал зажатым Надин рот, а другой крепко сжал ее запястье. Она кивнула, мол, поняла, что надо молчать и не двигаться, и тогда он отпустил ее. Сердце ее колотилось. Она поняла, что в их номер кто-то вошел, тот, кто ищет Григория. И теперь он расспрашивает Валентину, куда делись постояльцы.